— Нашими правилами!
— Но в чем их смысл? Ты пытаешься обвинить Олесю, а сам не в состоянии внятно объяснить, что она нарушила.
— Олесю обвиняют? — встрепенулся Реваз, но на него не обратили внимания.
— Олеся нарушила древние принципы Целителей! Этого достаточно!
— Для чего? — устало поинтересовалась Екатерина Федоровна.
— Чтобы изгнать ее из братства.
— Да что здесь происходит?
Реваз схватил Володю за плечо, но тот, увлеченный перепалкой, лишь отмахнулся.
— Слушай!
— Изгнать из братства? — Старуха покачала головой. — Но объясни мне, Рома, чем она, изгнанная, будет отличаться от нас?
— Она сможет вести себя так, как захочет, — процедил Исаченко. — Не позорить Целителей и не подчиняться нашим правилам.
— Каким правилам?
— Мы против насилия.
— Мы не общаемся с воинами, — добавил Володя.
— Мы не лечим раны, — вставил Качинский.
— Но в чем смысл этих правил? — с грустью спросила Екатерина Федоровна.
— Они делают нас Целителями.
На глазах старухи выступили слезы.
— В чем их смысл, Целители?
— Мы отрицаем войну, — тихо произнес Кабаридзе. — Войну и насилие в любых проявлениях. Мы боремся за жизнь и отрицаем тех, для кого жизнь не является главной ценностью.
Эти простые слова заставили присутствующих замолчать.
— Я рада, что это сказал именно ты, Реваз, — так же тихо, но не глядя на профессора, проговорила Екатерина Федоровна. Она тяжело вздохнула. — Когда-то давным-давно величайшие врачи людей объединились в братство Целителей с наивной верой, что смогут повлиять на умы соплеменников. Они верили, что, может быть, не сразу, через годы, через века, но люди прислушаются к их словам.
— Карло Тольдо сожгли за то, что он отказался лечить раненого императора, — пробормотал Исаченко.
— Правильно, — согласилась старуха. — Но Тольдо взошел на костер не за себя и не за братство.
— За принципы.
— В которые он верил. И которым следовал до конца. — Екатерина Федоровна жестко посмотрела на Романа. — Ты всегда следовал принципам братства?
— Я никогда не лечил боевые раны. — Исаченко вскинул голову.
— А почему?
— Это запрещено.
— А ты веришь в то, что этот запрет сможет остановить войны на планете?
— Возможно, когда-нибудь…
— Ты веришь?
Исаченко замолчал и отвел глаза.
— Я много думала о нас, — после паузы продолжила старуха. — И не только из-за Олеси. Вы знаете, как я отношусь к этой девочке, но она лишь искра. Она показала, в каком упадке находится братство. Слово «Целитель» стало торговой маркой, знаком качества. Все знают, что в братстве собраны лучшие, и приходят к нам.
— Приходят не все, — заметил Качинский. — Ни один воин не будет просить помощи у Целителя.
— Но воины не исчезли.
— И не исчезнут, — буркнул Исаченко.
— Если ты веришь в это, — улыбнулась Екатерина Федоровна, — то как ты смеешь обвинять Олесю?
— Я обвиняю ее ради того, чтобы не исчезли мы, Целители! — Роман взял себя в руки и уверенно перешел в наступление. — Да, мы противопоставляем себя солдатам и наемникам! Мы отрицаем войну и насилие! Мы не знаем, сколько будет длиться это противостояние, но оно должно быть! Пусть кто-то теряет надежду на успех. — Он холодно посмотрел на старуху. — Или разочаровывается в наших принципах. Но мы им не изменим!!
В братстве Целителей не существовало иерархии, но роль неформального лидера была весьма заманчива: этот человек вел переговоры с Великими Домами, координировал учебу, научные разработки и, самое главное, имел решающее слово при приеме новых членов. Екатерина Федоровна была первой уже много лет. Реваз знал, что она планировала воспитать лидера из него, но отказался. Потом появилась Олеся… Даже несмотря на старую историю, ее авторитет среди Целителей оставался высоким. Уж не поэтому ли Исаченко стремится изгнать Старостину из братства?
«Что же натворила Олеся?»
— Мы не можем обвинять разочаровавшихся: верить или нет — личное дело каждого. Но мы не имеем права бросать тень на всех Целителей!
— Хороший бизнес должен быть прикрыт хорошей идеей. Ты неплохо зарабатываешь, Целитель.
— Мы никогда не работали за харчи.
— Ты помогаешь только тем, кто может себе это позволить. — Екатерина Федоровна всю жизнь проработала в обычной больнице и имела право на такой тон.
— Я стараюсь помогать всем.
— Один день в неделю? Очередь к тебе растягивается на месяцы.
— Невозможно помочь всем.
— Невозможно помочь всем, невозможно остановить войны.
— Зато я не нарушаю принципы.
— Но не способен объяснить их смысл.
— Зато я их не нарушаю.
— Ты изменяешь духу братства.
— Дух братства не требует от меня жить в лесу и носить лохмотья. Я помогаю людям, но я не их раб.
— Но и Олеся не наша рабыня, — всплеснула руками Екатерина Федоровна. — Мы не смогли помочь ей тогда. Не смогли. Да и никто бы не смог. Но сейчас! Сейчас Олеся ищет, и если мы оттолкнем…
— Она сама отказалась от наших принципов, — жестко бросил Исаченко. — Она не Целитель!
— Она не Целитель, — кивнул Качинский.
— Олеся Александровна была моим наставником, — поднялся Володя Курилов. — Она много помогала мне, и мне больно, мне очень больно говорить, но… Она нарушила все, чему учила меня. Нравится нам это или нет, но наши принципы должны… — Володя запнулся, нервно потеребил галстук, но продолжил: — У человека должны быть принципы. Если ей не нравятся наши — она должна уйти. А если она ошиблась, она должна об этом сказать… нам.
— Олеся не сочла нужным принять мое предложение и приехать, — сухо произнес Исаченко.
— Она не допустила ошибку, — тихо сказала Екатерина Федоровна. — Наши принципы значат для нее много, очень много, но сейчас…
— У принципов нет понятия «сейчас» или «потом», — вздохнул Володя. — Они или есть, или нет.
Он опустился на стул.
— Может быть, теперь ты мне объяснишь, в чем дело? — угрюмо осведомился Кабаридзе.
— Дурацкая история, — криво улыбнулся Курилов, — очень похожа на перетряхивание грязного белья.
— Да в чем дело?
— Олеся Александровна связалась с воином.
— Что значит «связалась»?
— Свечку, как ты понимаешь, никто не держал, но она не скрываясь проводит с ним время. Их видели в ресторане, в казино, в клубе.
— А что за воин? — помолчав, спросил Реваз.
— Артем Головин, компаньон Кортеса.
— Головин? — Кабаридзе сжал кулак. — Артем Головин?
* * *
Аэропорт J.F.K.
