Как же воняет паленой шерстью! И чем-то жареным… Круглая дверца, закрывавшая лаз, распахнута настежь и болтается на одной петле, толстый металл пробит в нескольких местах. Едкий дым. Кто это был? Неужели пользующиеся подземным ходом дружинники, возвращающиеся всегда пьяными и с большими канистрами, случайно подорвались на собственной гранате? Вряд ли, если здесь проходили Чертобой, то никаких дружинников нет и быть уже не может. Да и плевать, зато теперь никто не полезет.
Так, дверку на место… черт, не получается. Ой, и палец прищемил. Ладно, пусть так и висит.
Паша все же прикрыл дырку, притащив сломанное кресло, и отошел полюбоваться проделанной работой. Сойдет для сельской местности, да? А вот после этого можно вернуться и наконец-то заняться лечением. И если получится, то со временем можно будет купить лицензию, перейдя с полудохлых пациентов на вполне живых и платежеспособных. Опыт, тут главное — наработать опыт.
— Happy birthday to you! Herzlichen Gluckwunsh zum Geburtstag![6] — напевал он себе под нос, поднимаясь по лестнице. — Кому укольчики?
Добровольцев не нашлось. Или были, но не смогли произнести ни слова из-за съедающей изнутри боли. Все одинаковые — провалившиеся воспаленные глаза, заросшие многодневной щетиной худые лица, потрескавшиеся в кровь сухие губы, с которых срывается похожий на хрипы стон. Хоть и привык к этому зрелищу, хоть и подбадривал себя через силу искусственным натужным весельем, но руки дрожат, шприц выскальзывает из пальцев и падает на грязный матрас. Незадача… тратить драгоценный спирт… а если?..
— Ну я и дурак! — Паша хлопнул себя по лбу и решительно зашагал обратно в подвал.
На самом деле — если дружинники больше никогда не вернутся, то стоит обыскать весь дом, не боясь последующего наказания. Ну не могли же два здоровых мужика не сделать где-нибудь заначку? И если сделали, то, скорее всего, здесь. Хотя бы одну канистру! Да хоть бутылку! И можно будет прооперировать того… безногого. Иначе до завтра не дотянет. У самого в остатке граммов двести пятьдесят. Еще пол-литра — хватило бы.
— Ну куда же спрятали, сволочи? — Забелин простукивал стены, прислушиваясь к звукам ударов. — Здесь?
Нет, показалось. А вот тут? Тоже пусто. Что за странная трещина в полу?
— Черт! — Сломался ноготь. Ладно, вроде не женщина, маникюром форсить, да и не перед кем.
А если попробовать поддеть замаскированный люк скальпелем, привычно таскаемым в нагрудном кармане халата? Нет, не получилось — лезвие хрустнуло. Ну как же это открывается?
— Рычаг! Здесь должен быть рычаг! — Пашу охватил азарт. Тот самый, при котором процесс поисков становится важнее результата. — А вот эти провода не к нему идут?
Да вроде нет. Это, насколько Забелину помнилось, тревожная сигнализация. Приходившие дружинники, странно ухмыляясь, объясняли, что включать ее можно только в самом крайнем случае — нажмешь, мол, когда совсем пациенты перемрут и понадобится похоронная команда. А раньше ни-ни, даже думать не моги! Ну точно же, эврика! Это и есть кнопка, открывающая тайник! А вызов — не более чем благовидный предлог смыться из казармы и нажраться в собственное удовольствие. Поэтому и ухмылялись.
Будет сейчас уродам заначка… С накопившейся злостью Паша сильно ударил по кнопке. Взрыва, оставившего от дома груду дымящихся развалин, он уже не услышал.
— Ложись! — Каменная крошка, опередив мой крик, ударила сзади и бросила вперед, прямо мордой в асфальт. Культурный, мля… нет бы, как все нормальные люди, пойти по газону. — Андрей?
— Живой пока.
И это хорошо. Переворачиваюсь на спину — все вокруг, как туманом, заволокло поднятой взрывом пылью. Она уже скрипит на зубах, но оседать не собирается, так и висит, превращая все вокруг в размытые силуэты. Мать моя, да ведь рвануло там, откуда мы только что, буквально десять минут назад, вышли. Чего вообще случилось-то?
Этим же вопросом, как оказалось, озадачился не только я один — мимо, ломая кусты, пробежали местные вояки, не меньше десятка. Нет, хорошо, что по тротуару шли. А то бы как раз на нас наступили. А воевать в полуоглушенном состоянии с целым отделением — увольте. Очереди из автомата наплевать на немереную крутизну оппонента — поцелует, и к ебеням собачьим. В смысле, к гуриям, что в принципе одно и то же.
— Как здесь оживленно стало, — недовольно заметил сын, меняя дробь в двустволке на картечь. — Содомское столпотворение.
— Вавилонское, — поправляю.
— Ну да, а я как сказал?
— Неважно. Не шуми, а то нарвемся.
И на самом деле, шли себе потихонечку, никого не трогали, стараясь прошмыгнуть незамеченными, и вот на тебе… Нечто похожее наблюдал в детстве, когда засунул зажженный бенгальский огонь в здоровенное осиное гнездо. Вот и сейчас потревоженные взрывом дружинники мечутся бестолково, выискивая нарушителей спокойствия, а когда найдут — сожрут живьем. Во всяком случае, выражение лиц было именно такое. И откуда в людях столько кровожадности?
Ладно, выяснять не будем. Пусть бегают, если есть желание и потребность. А нам, наверное, стоит наведаться в «дом правительства», тем более, как понимаю, почти все бойцы оттуда стекаются к месту происшествия. Если чуть-чуть подождать, то и начальство прибудет. Ничего не попишешь, традиция у руководителей такая, почти карма — при любой катастрофе идти в народ и делать умные лица. Чаще всего не получается, но стараются почти искренне.
— Смотри, — толкает в бок Андрей.
Было бы чего смотреть — это они, легки на помине. И платочками от оседающей пыли прикрываются. Румяные, круглолицые, наполненные уверенностью и коньяками мирного времени… Пока четверо, остальные или до сих пор не слезли с секретарш, или заняты по самое не могу. Второе вероятнее — хуле те взрывы, когда пуля не расписана. Подождать немного опоздавших и придавить всю кодлу разом? Опасно. Если с нами что случится, то пацанам кранты, в живых не оставят.
У сына в глазах загорается знакомый огонек.
— Даже не думай, — предупреждаю его.
— О чем? — Тот делает вид, будто не понял.
— Вот ни о чем и не думай, нам с тобой увлекаться не с руки.
Скривился, но промолчал, дисциплину понимает. И потом, что ему лично сделали местные министры? Приказали похитить младших братьев? Насколько помню, это была идея покойного Михаила Сергеевича Негодина. Не отпускают мальчишек? Так вредить народу, слугами которого являются, прямая обязанность каждого чиновника. Ну, не обязанность, а состояние души… Есть ли разница?
Шучу, конечно. Руки сами просятся щелкнуть флажком на одиночные и подвести мушку точно под откормленные рыла. И чтобы мозги потом медленно сползали по противоположной стенке. Четыре выстрела, больше не нужно. Я попаду. Вот только смысл этого? Смысла не вижу — министры с грехом пополам, но держат город, не позволяя людям расслабиться и стать легкой добычей хищных тварей. Не будем забывать, что враг у нас общий, и каждый погибший человек склоняет чашу весов на сторону тварей. Хватит уже крови, нахлебались досыта!
