Здесь они иномарку покинули, а пока на их место загружался бандитский экипаж, Сарычев заметил только что прибывшую лайбу с новой жертвой и понял, что дело здесь поставлено на поток.
Между тем срок действия зелья Троянова подходил к концу, и, с трудом удерживая Круг-охранитель, майор чувствовал, что сердце колотится бешено и страшно хочется спать. Едва лишь «мерседес» проехал внешние ворота, майор из лайбы с трудом вышел и, приказав водиле на первом же мосту резко повернуть направо, уселся в свою «девятку». Сил не хватило даже на то, чтобы пустить двигатель, глаза Сарычева закрылись, и он вдруг почувствовал тяжесть острого бронзового топора в своих покрасневших от холода ладонях.
Malum necessarium — necessarium.
Est quaedam flere voluptas.[1]
Очень древнее наблюдение
— Деда, а ты шаман?
Погруженные в оцепенение вековые ели, ветви и стволы которых были сплошь покрыты свисающими зеленовато-серыми бородами лишайников, наконец расступились, и, когда вышли на полянку, старый саам Василий Зотов хитро глянул на внука и, задумчиво улыбаясь, сказал:
— Что ты, парень, все хорошие нойды уже умерли и превратились в сейдов, а плохие шаманы равками стали, ночами встают из могил, знаешь, зубы какие у них — во. — И перед глазами Юрки возник огромный медвежий клык в заскорузлых старческих пальцах.
— Врешь ты, деда, — обиженно вскрикнул мальчик, — пионервожатая говорит, все это сказки, чтоб пугать трудовой народ…
— Тихо, парень, тихо, — голос охотника стал строг, — не кричи, а то придет Мец-хозяин — черный, мохнатый, с хвостом — и заведет тебя в чащу, или явится властительница Выгахке и утащит за высокую гору.
Ему было стыдно, что обманул внука, — не все нойды превратились в священные камни, его отца, прадеда Юркина, например, красные комиссары просто утопили в Сейд-озере, и наверное, живет он теперь у Сациен — белокожей, черноволосой повелительницы водоемов.
Некоторое время шли молча — прозрачные воды озера Имандры были тихи и задумчивы — и скоро очутились около места впадения в него ручья Мертвых. Пройдя немножко по тропинке, саам свернул с нее и, указав на склон, сплошь пронизанный корнями могучих сосен, спросил тихо внука:
— Видишь пещерку, парень? — и, не дождавшись ответа, сказал: — Это вход в подземный мир Тшаккала-гах, где живут карлики, промышляющие добычей серебра и золота. Как только найдут они самородок, так глотают сразу. И чтобы стать богатым, средство есть верное. — Он замолк и, увидав округлившиеся от удивления глаза внука, тихо добавил: — Нужно в морозный весенний день оставить котелок с кашей, но поставить его непременно надо на свободное от снега место. Карлики, наевшись до отвала, замерзают, животы у них лопаются, тут-то и нужно самородки хватать.
Приехавший из большого города на каникулы внук закрыл широко открывшийся от услышанного рот и спросил:
— Деда, а почему ты знаешь это все, раз ты не шаман?
— Мне отец рассказал, — сразу помрачнев от воспоминаний детства, сказал саам, — ему — его отец, а первому в нашем роду охотнику повстречался дух-помощник — Сайво-куэлле, посланный живущим на горных вершинах покровителем чародеев Сайво-олмаком, и научил его петь волшебную песню. — Посмотрев на внука, неожиданно ласково он глянул вверх на плывущие по голубому небу облака и сказал: — Часа четыре уже, наверное, будет, домой пора. Бабка пироги печет, вкусные пироги, с брусникой да с морошкой, на обед печенка жареная будет, пошли.
Ночью бог ветров Пьегг-ольмай пригнал из-за горы Яммечорр набухшие влагой тучи, на небе с грохотом пронеслись стрелы могучего Айеке-Тиермеса, и полил сильный дождь. Поутру сияющий Пейве все еще скрывался за его мутной пеленой, и когда в небе появилась радуга, дед глянул на внука и, хмуро улыбнувшись, сказал:
— Из этого лука и посылает Айеке-Тиермес свои стрелы-молнии. Гоняется он по небу за большим белым оленем с черной головой и золотыми рогами по имени Мяндаш, а когда убьет его, упадут с неба звезды, погибнет солнце и наступит конец мира. Вот так, парень.
Хоть и было старому сааму лет немало, но он легко поднялся с лавки и, двинувшись из горницы вон, вскоре вернулся, бережно держа в руках что-то округлое, завернутое в пропылившуюся тряпицу. Подмигнув не сводившему с него глаз Юрке, он осторожно сверток развернул и, спросив:
— Знаешь, что это, парень? — тут же ответил сам: — Камлат это. Бубен нойды саамского — еще отец мой делал его, когда постиг песню волшебную. Вот, посмотри.
Он ткнул пальцем, и придвинувшийся вплотную внук увидел нарисованную красной краской фигурку бога-громовика Айеке-Тиермеса, а неподалеку от него изображение оленя Мяндаша. Рядом были видны другие саамские божества, и дед сказал негромко:
— Сильный нойда всегда ходил в подземный мир через озера, духи в виде рыб проносили его сквозь толщу вод и доставляли прямо в страну Матери-Смерти — Акко-абимо, где живут души людей хороших. И лишь немногие нойды отваживались спуститься еще ниже, туда, где страдают люди очень плохие, — в царство ужасного Рото-абимо, властителя боли и злых духов.
Старый саам замолчал и, услышав шепот внука:
— Деда, а покажи, как шаман камлает, — стал быстро заворачивать бубен обратно в тряпицу и, проворчав строго:
— Не игрушки это — можно заболеть хворью шаманской, — заметил: — Глянь, распогодилось, гулять идти надо, парень, — и неуловимо быстро убрал бубен куда-то подальше.
Общага — она и есть общага, и кого бы любимая родина ни определила в нее на постой — пролетария, студента или аспиранта, — все равно в ней будет бардак.
Это Юра Титов понял совершенно отчетливо, когда, с трудом проснувшись, узрел в окошке яркое полуденное солнышко, на столе — остатки вчерашнего веселья, а глянув на заспанное девичье мурло на своей подушке, тяжело вздохнул и сам себя спросил: «Ну когда же все это закончится?» — «Вот защитишь диссертацию — и образумишься», — успокоил его внутренний голос, и, сразу повеселев, аспирант долбежку общаговскую из комнаты выпер, справил все свои нужды и принялся делать зарядку.
Пробежавшись на месте, он прозвонил все суставы и, как следует, разогревшись, несколько раз сделал принудительный выдох с концентрацией ибуки, с тем чтобы все вчерашнее осталось в прошлом. Поработав на координацию и на суплес, Юра почувствовал, что настроение улучшается, сам себе скомандовал: «Хаджиме» — и двинулся по длинному вонючему коридору занимать очередь в душ.
