Внешность у аспиранта была так себе: хоть и обзывался он русским, но сразу видно, что происходил из тундры, росточек имел средний, был худой, весь какой-то жилистый и, казалось, ничего особенного из себя не представлял, но впечатление первое обычно обманчиво. Восемь лет занятий каратэ не прибавили ему ни красоты, ни шарма, но, практикуя «схай-джус» — корейский контактный стиль, на татами он был решителен и смел, а на улице беспощаден и жесток до крайности. Во многих школах его уже хорошо знали и, называя втихомолку Кузнечиком за прыгучесть в бою, в гости не приглашали, хорошо помня, что подобные визиты обычно заканчивались сломанными ребрами и перебитыми носами.
Между тем, пребывая после душа в настроении отличном, аспирант включил электрочайник и, врубив стенной репродуктор, сел попить чайку. Вначале выступил единственный и горячо любимый орденоносный носитель богатырской вставной челюсти, потом обрадованно передали, что все капиталисты загибаются от новой неизвестной болезни, СПИДом называемой, а напоследок полилася песня «Не надо печалиться — вся жизнь впереди».
«Да, у них СПИД, а у нас спад», — подумал Юра, цепляя галстук-обманку, — пиджак в такую жару он надевать не стал — и, глянув на часы, заторопился на встречу со своим руководителем, доктором наук Борисом Моисеевичем Старосельским.
Был чудесный сентябрьский денек — лето уже прошло, а осень еще не наступила, — и от сиявшего среди белых облачков солнца жизнь казалась прекрасной и удивительной. Вдохнув пахнущий разогретым асфальтом воздух, аспирант, закатывая на ходу рукава своей белой рубахи, энергично направился к трамвайной остановке и, уловив внезапно нотки возмущения в женском голосе, замер, вслушиваясь. Мгновение спустя он уже перемахнул через невысокое ограждение скверика и, завернув к беседке, сразу понял, в чем, собственно, дело заключалось.
Там, под сенью клена, на скамейке, присутствовали две особы женского пола в окружении четырех представителей мужского, и Юра признал, что у молодых людей вкус был неплохой. Особенно ему понравилась черненькая с глазами голубыми как мечта, и, услышав вместо приветствия издевательский мужской смех: «Эй, узкопленочный, как в тундре дела?» — с ходу выпрыгнул в йока-тоби-гири и, раздробив ребром стопы весельчаку лицо, мягко приземлился и ответствовал: «Нормально». В то же мгновение сильным аге-уки он травмировал руку попытавшегося ударить его плечистого мордоворота и мощнейшим гиаку-тцки, как видно, проломил нападающему грудную клетку.
Не успело тело того лицом вниз шмякнуться на травку, как два еще оставшихся недобитыми молодых человека протерли мозги и в руках одного появилась отвертка, а другой принялся выписывать нунчакой восьмерки, и по звуку Титов определил, что тот полный лох. Так оно и оказалось — поймав его в мертвой точке, аспирант мгновенно дистанцию сократил и, раздробив локтем дилетанту скулу, закрылся его уже неподвижным телом от заточки. Она вошла глубоко, и пока ее владелец в ужасе взирал на торчащую из печени товарища рукоять, Юра, резко крутанувшись, сбил его на землю сильным уширо-гири и уже внизу добил коленом.
Все это случилось так стремительно, что барышни не успели вскрикнуть даже, и решив, что для знакомства момент был явно неподходящий, Титов на прощание посоветовал:
— Рекомендую здесь долго не задерживаться, — и, подмигнув голубоглазой, признался: — Приятно было…
Через мгновение он уже мчался за весело катившимся красным железным сараем на колесах, и хотя, конечно, опоздал, но особо его журить не стали. Борис Моисеевич Старосельский, хоть и был видом весьма страшен — черен, лыс и остатками кучеряв, а за косоглазие свое даже презентован кликухой Русак, — в целом имел характер покладистый и добрый. Все родственники и друзья его давно уже отъехали, сам он был невыездным доктором наук, но при этом лишь старшим преподавателем, и на жизнь смотрел спокойно, по-философски: «Было и это. Все пройдет». Аспиранту он плеснул в стакан «Полюстрово» и, не растекаясь мыслью по древу, сказал:
— План утвердили, пропуск в музей будет, — и, указав на бутылку, добавил: — Холодненькая.
Словом, не задержал, и Юра отправился перекусить, чтобы до вечерней тренировки все улеглось качественно.
Путь его лежал в хорошо проверенную котлетную «Алмаз», в которой, взяв двойную порцию пожарских, салат из редьки, а также стакан неразбодяженной сметаны, можно было поесть прилично и недорого. В заведении было жарко, есть котлеты никому не хотелось, и, быстро сгрузив харчи с подноса на стол, аспирант молочнокислый продукт посолил и принялся есть ложкой. Случайно взгляд его упал на черный хлеб в тарелке и, вспомнив не столь уж давнее свое служение родине, он вдруг раскатисто рассмеялся.
Отдавал он свой воинский долг, выполняя таким образом почетную обязанность, в славных внутренних войсках, уже после окончания института, в котором военной кафедры не наблюдалось. Порядки и «музыка» были у воинов-чекистов как на зоне, а также присутствовали дедовщина вместе с офицерским беспределом, и помнится, во время пребывания на учебном пункте оголодавший рядовой Титов упер с сержантского стола несъеденную горбушку хлеба. Немедленно последовавшая кара была неотвратима: после отбоя всю роту заставили бежать на корточках, а перед Юрой поставили котел с пересоленной, так что и в рот не взять, перловой «бронебойкой» и сказали: «Жри, пока не съешь, вся рота спать не ляжет». Называлось это «воспитание через коллектив». Услыхав внезапно странный звук, Титов взглянул на свои руки и от воспоминаний прошлого сразу же отвлекся: стакан был раздавлен. Обтерев пальцы салфеткой, Юра съел котлеты с салатом без всяких мыслей и энтузиазма, хлебнул чайку и не спеша отправился в общагу за формой.
Времени еще оставалось выше крыши, делать в такую жару решительно ничего не хотелось, и прогулочным, неспешным шагом он двинулся по изнывавшему от прощального летнего привета городу. В такую погоду хорошо жиры сгонять: шубу на себя какую-нибудь с капюшоном — и вперед, километров десять легкой рысью, потом в баню, и килограммов пять как не бывало. Сразу почему-то вспомнил Юра закрытое первенство «Дзержинца» — как готовился, за весом следил, — а потом перед глазами встал финальный бой, когда, не выдержав необъективного судейства, он всем показал свой характер — засадил ура-маваси-гири по верхнему уровню с полным контактом.
Соперника его, помнится, оттащили, самого Титова дисквалифицировали, а Ли Зуонг тогда сказал с укоризной: «Мог быть вторым, а стал последним и человека чуть не убил без причин, — разве ты воин?» — «Да, у азиатов своя логика, — подумал аспирант о своем учителе, — хотя технику он мне поставил качественно, даром что вьетнамец». И устав от воспоминаний молодости, он начал обращать внимание на женские ножки, дырявившие размякший от жары асфальт каблуками туфелек.
