– Чего жаль?
– Черемша завяла уже.
– ?
– Сочности нет никакой.
– Ага, сходи свежей нарви.
– Сдается мне, что не растет она тут. А если и растет, то время прошло. Нутром чую, Рус, что осень тут или того хуже.
– Хм, – Рус задумчиво бросил взгляд через треснутое стекло на бурую траву за окном. Росший неподалеку куст шиповника краснел мелкими ягодами и листьями.
* * *
– Лохматые утверждают, что мост недалеко.
– Не припомню я тут никакого моста, – сказал Хаймович задумчиво, – был навесной мостик для дачников. Но он висел сразу за заводом газовой аппаратуры, что на краю города. Мы то место давно прошли. Не было никакого моста.
– Да что там моста – следов его никаких нет, – вставил Федор, заметно нервничая.
Женщины остались под присмотром Шустрого. Надежда на него, в случае чего, была слабая.
– Ближайший мост в Ильинке, а до нее километров десять.
– Две собачьих перебежки, – буркнул Федя. – Толстый, может, выяснишь у своих уродов, может, им до Ильинки лапой подать?
Я обернулся к корноухому:
– Слыхал? В Ильинке мост или ближе?
– Вау… – Корноухий зевнул, показывая алый язык и недюжинные клыки, – рядом.
– Так ближе или в Ильинке?
– Ближе.
– Ильинка – это что? – встрял короткохвостый.
Вот, блин! Может, мы вообще про разные места и направления говорим?
– Там, – махнул я рукой вдоль реки, – деревня такая была.
Тишина в ответ. Доведут они меня до белого каления.
– Ладно, черти! Ведите до моста. Если это действительно недалеко, сбегаем туда и обратно. Разведаем.
– И то дело! А то базар развели, близко – далеко! Псы поднялись и мелкой рысью потрусили вдоль берега. Мы подорвались следом.
Мазутка петляла как змея. Поэтому путь был извилистый. Мы пытались сокращать, срезая через заборы. Но огороды были густо заросшие, и, нацепляв репейников и исцарапавшись, мы решили от этой идеи отказаться. Тем более что Хаймовичу до нашей резвости было далеко. Пробежали мы метров пятьсот. Но вот за поворотом, где возвышался в три добрых этажа домик, вдруг открылся удивительный вид.
Сразу за домом берег резко понижался, переходя в карьер, заросший облепихой. И с этого берега на тот тонкой нитью протянулся подвесной мост. Между столбами на противоположных берегах пролегли чуть заметные нити. Их вообще можно было бы не заметить, если б не дощечки, кое-где сиротливо висящие над водой. Теперь понятно, что собакам тут не пройти и не вернуться. Тормозя на пятках, мы съехали вниз с обрыва, чтоб рассмотреть это чудо поближе. Желтые деревца облепихи росли, оказывается, на островках. Между ними стояли мелкие лужи с прозрачной водой. Можно было рассмотреть каменистое дно, укрытое мелкой галькой, и снующую живность.
– Надо же, – удивился Хаймович, – водомерки. Перепрыгивая через лужи, дошли до моста.
– Нет, никак я не мог ошибиться. Не было этого моста тут. Никогда не было, – бормотал себе под нос старик. – Именно такой мост был рядом с заводом. Но здесь? Что-то невероятное. Неужели это начало склероза?
– И как нам туда? – спросил у деда Федор, скептически уставившись на сооружение. – У столетней бабки зубов больше, чем тут настила.
Досок и впрямь было крайне мало. Перепрыгнуть с одной на другую не получится. Да и ветхие они. Нам с Косым перебраться не вопрос. По тросам переползем – раз плюнуть. Но Федя имел в виду женщин. Как им перебраться?
– Ну, ногами ступать на нижний трос, руками держаться за верхний, – прикинул Моисей Хаймович.
– Ты, дед, еще Толстого поучи с дома на дом прыгать, – огрызнулся Косой. Взъелся он на деда непонятно за что.
– Женщины нипочем не пройдут! Хаймович задумался.
– Максим, спроси у своих подопечных, в Ильинке мост есть?
Я уставился на гавриков. Здоровые все-таки кобели, мне по пояс, а если на задние лапы встанут, как раз с меня ростом. Это я от внутреннего страха их принижаю всячески, чтоб не забывали, кто здесь главный.
– Ну?
– Не знаем…
– А кто знает? Были там? – указал я рукой.
– Там не пройти. Может, и есть там… деревня. Но не пройти до нее. ТУМАН!
– Слышь, Хаймович, они говорят, что туман там какой-то. Пройти невозможно.
Косой с недоверием фыркнул.
– Почему не пройти? Туман с зубами? – решил пошутить я. Шерсть на загривке поднялась. Но короткохвостый не угрожал. Это он от страха, сообразил я.
– ТУМАН!! Он всегда! Его ветром не развеивает. Кто в него заходит, назад не возвращается, пропадает навсегда!
– Такие дела, – обернулся я к своим, – кто в туман заходит, назад не возвращается. Пропадают в нем навсегда.
– Может, химическое оружие какое в свое время применили? Хотя давно бы рассеялось, – начал размышлять вслух Хаймович.
– Вот и они говорят – он всегда. Ветром его не разгоняет.
– Значит, это аномалия не хуже нашей речки. Постойте! Если река протекает не здесь и не сейчас и каким-то образом связана с изменением пространства и времени… Допустим, основные свойства воды как таковой она не утрачивает. А значит, должна испаряться. И как поведут себя испарения воды, находящейся вне нашего времени или пространства? Всё правильно! Этот туман – производное от нашей реки и есть! Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Вот я молодец. Сообразил!
Хаймович засмеялся и засиял, как начищенный самовар, давно его таким не видел – в последний раз, когда ампулы ему эти притащил. Он тогда чуть плясать не начал.
– Слышь, Пушкин, ты еще сообрази, как женщин туда перетянуть, – кивнул в сторону моста Косой.
* * *
Вода стекала по штанам, и в сапогах уже хлюпало. Одежда промокла насквозь и тяжелым грузом давила на плечи, сковывала движения. Чтоб не замерзнуть, друзья двигались быстро. Но ноги расползались на глинистой почве. Голое поле вокруг и отсутствие прибежища настроения не улучшало. Железная дорога огибала холм, но Руслан решил подняться на него, чтоб осмотреться. Холм был крутой и скользкий, весь поросший седой и колючей полынью. Чтоб не соскользнуть вниз, пришлось помогать себе руками, погружая пальцы в холодную стылую землю. Добравшись до вершины, он остановился отдышаться. Молчание затянулось.
– Что? Что там? Лес есть поблизости? – окликнул его Лис.
Он чувствовал себя не в своей тарелке. Отсутствие леса его пугало. Не спрятаться, не скрыться. Голым и беззащитным чувствовал он себя. Как когда-то в детстве, когда попался с соседской курицей. И чтоб не прибил дядя Петя, пришлось перекинуться, сменить лисий облик на человеческий. Так и стоял он, потупив взор, прикрывая руками срам. Рот был полон крови и мелких куриных перьев, которые он боялся сплюнуть. Опасаясь вызвать очередной приступ гнева скорого на расправу соседа.
