— Бей татар!!! — орали самые первые из них, прежде чем насадить басурман на рогатины или самим выпасть из седла с пикой в груди.
— Татары… — смирился с неприятной реальностью князь. — Проклятые крымчаки! Как же они прорвались? Может, передовой дозор?
Однако избранная тысяча таяла на глазах, выстилая дорогу телами и заливая ее кровью, отнимая по две-три басурманских жизни в обмен на каждую свою — но татар меньше не становилось. Дозоров численностью в тысячи сабель — не бывает. Такой отряд называется уже авангардом. И за ним следуют главные силы.
— Неужели татары уже разгромили земское ополчение? — По спине Андрея Сакульского пополз холодок ужаса. — Имея сто тысяч против шестидесяти — вполне могли.
Между князем и линией рубки оставалось уже не больше десятка рядов, и татары неумолимо вырубали эту преграду минута за минутой. Андрей вынул из петли и перехватил рогатину ближе к низу ратовища, чтобы помогать своим товарищам, колоть крымчаков из-за их спин, когда враг окажется в пределах досягаемости. Но тут вдруг оказавшаяся слишком тонкой полоска русских всадников под напором бесчисленной массы татар начала отступать. Сначала медленно, а потом все быстрее. Седоки еще продолжали сражаться — но их скакуны, что были сжаты в плотную массу, эту битву уже проиграли. Не умея быстро пятиться, лошади поднимались на дыбы, опрокидывались. Некоторые ухитрялись развернуться и облегченно мчались прочь, унося против воли к Москве еще жаждущих боя опричников, крайних же всадников напор просто отшвырнул в придорожные заросли. Татары с радостным гиканьем помчались вперед по освобожденной дороге, пряча сабли и хватаясь за луки. В своем азарте басурмане не обращали внимания на врагов, что копошились справа и слева, они метали стрелы в спины тех, кто надеялся ускакать.
К сожалению, не все. Андрей, рухнувший вместе с конем в малинник под корни крупной ольхи, был прикрыт тушей неуклюже брыкающегося скакуна, а вот опричник, ловко соскочивший рядом с седла, упал почти сразу, получив в грудь сразу четыре стрелы. Князь подставляться не стал и, освободив ногу из стремени, отступил на четвереньках, продираясь между плотно растущими стеблями. Такой он был не один, ветки тряслись справа и слева, впереди. Кустарник словно ожил и весь ежился, как от чесотки. Но азарт гнал татар вперед и вперед, им некогда было сворачивать и прочесывать лес, а поднявшиеся лошади вдобавок закрывали обзор.
Отступив на пару сотен саженей, Андрей поднялся на ноги, оглянулся. Сквозь густую рощу дорога уже не просматривалась. Значит, и их оттуда было не разглядеть.
— Эй, кто тут живой? — негромко спросил Зверев. — Изольд, Полель, вы целы?
— Целы, княже, — поднялся слева из малинника его полусотник. — Полель, я видел, тоже среди деревьев у коней петлял.
— Я здесь! — послышался знакомый голос позади. — Подумал, пропадем, пока набег будем пересиживать. Поклажу со своего заводного снял.
Холоп поднялся, перехватывая чересседельную сумку, что висела на спине, в руку и забрасывая на плечо.
— Молодец, — кивнул Андрей. — Самым сообразительным оказался.
Сам он бежал в том виде, в каком свалился: пояс с саблей, бердыш через плечо. Изольд — тоже. Рогатины оба потеряли где-то у дороги.
— Андрей Васильевич? Это ты? — Чуть в стороне вырос из малины молодой опричник в рассеченной на животе кольчуге. — Меня помнишь? Боярский сын Василий Сиделин. Вместе с боярами Басмановыми к покойному дьяку Кошкину заходил.
— Ты ранен?
— Нет, токмо броня порвана. Поддоспешник не прорезали.
— Еще кто-нибудь уцелел? — показался из-за деревьев еще один опричник с ярко-рыжей бородой.
— Кого-нибудь там видел? — ответил вопросом на вопрос князь.
— Я здесь! — отозвался кто-то еще. — Запыхался немного, сейчас…
Захрустели стебли, поднялся безусый паренек в тяжелом колонтаре из нашитых поверх стеганки в два слоя железных пластин.
— Еще кто есть?! — огляделся Зверев.
На этот раз никто больше не отозвался.
— Переждем? — предложил рыжебородый. — Татары пройдут, и можно выбираться.
— Не пройдут, — мотнул головой Андрей. — Много слишком. Да и потом по этому тракту не к своим, а на их лагерь или дозор скорее выйдешь. Нужно поворачивать на Калужскую дорогу. Тут до нее верст двадцать или тридцать. За пару дней доберемся.
И он первый отправился в сторону заката. Вскоре под ногами зачавкало, поднялась крапива высотой по грудь, ольха уступила место иве, а за нею открылась неширокая речушка. Возможно — та самая Ловать. Князь подобрал длинную валежину, потыкал с берега дно. Оно оказалось твердым.
— Вроде как мелко и не топко. — Он решительно вошел в воду, побрел через русло и вскоре благополучно оказался на той стороне, вымочившись лишь по пояс.
Как это нередко бывает, противоположный берег оказался заметно выше и суше, уже через четверть часа они выбрались в сосновый бор.
— Привал, — скомандовал Зверев. — Тут нас басурмане уже не выследят, даже если дымок заметят. Через реку и болотину не полезут.
В спасенной Полелем сумке, помимо перевязочных средств, обнаружилось сушеное мясо. Развести костер боярам труда не составило — огниво имелось в поясной сумке у каждого. А вот котелка, понятное дело, не нашлось ни одного. Пришлось бросить жребий и варить бульон в шлеме рыжебородого Иова.
Обсушив одежду, выспавшись и подкрепившись, утром бояре отправились в путь уже веселее. Да и шагать по полупрозрачному сосновому бору было куда легче, чем продираться через болотину у Ловати. Пару раз, правда, им влажные низины пересекать пришлось — но там земля хоть и чавкала, но даже ног не намочила, а вместо непролазного малинника стелился необъятный брусничник. Еще раз переночевав у костра, на третий день бояре все же выбрались на широкую утоптанную дорогу. Иного тракта, кроме Калужского, здесь быть не могло, и они уверенно повернули на север.
Как и на всякой проезжей дороге, здесь имелось много удобных стоянок возле ручьев или у берегов рек. Чтобы проезжий человек мог и коней напоить, и сам отдохнуть. На одной из таких и остановились путники незадолго до сумерек. Развели огонь, заварили остатки «мясной крупы». Утром же, еще до рассвета, к ним на поляну вылетело полсотни оружных всадников:
— Не шевелись! — грозно предупредил один из всадников. — Басурмане или православные? А ну, перекрестись!
После того, как бояре истово осенили себя знамением и поцеловали вытянутые наружу нательные кресты, неразличимый в темноте воин смягчился:
— Кто такие, откуда путь держите?
— Из избранной тысячи государевой, — за всех ответил Зверев. — Выбираемся после сечи на Серпуховской дороге.
