приблизился к его лицу и прошептал:
— У святой Инквизиции есть вопросы, Бруно. Рекомендую не медлить с ответами.
— Пустите! — завопил доктор. — Вы мне руку сломаете!
— Поверьте, я вам много чего сломаю, если не получу ответы. А-ну, пошел!
Я толкнул доктора в сторону тоннеля, и пока он шел впереди, я не упускал из виду его руки. Оружия при нем не было, и вряд ли он прячет кинжал в исподнем, но все же руки не давали мне покоя. Внешне Бруно выглядел возмущенным и напуганным, но руки не дрожали, и кулаки он не сжимал, ничего не теребил, не заламывал пальцы. Это руки человека спокойного, руки хирурга. А еще киноварь. Зачем ему краска? Неужто пишет картины?
У кабинета поджидал Михаэль. Завидев Бруно, клирик хищно усмехнулся, учтиво распахнул перед доктором дверь и кивнул на стул. Бруно послушался, сел.
— Как Николас? — спросил я, надевая перчатки. Не люблю пачкать руки кровью. Хватит и того, что душа давно испачкана, и ее никогда не отмыть.
— Идет на поправку. Рана не заражена, Гюго заверил, что Николас вскоре к нам присоединится.
— Это добрые вести, клирик. Впрочем, сегодня прекрасное утро. Как насчет завтрака в какой-нибудь таверне?
— Из тех, что еще уцелели? — Михаэль скривился: — Боюсь, там подают только чумную мертвечину.
— Господь с тобой, Михаэль! Мертвечина нас и так ждет на этом невзрачном стуле, — кивнул я в сторону доктора. — Я сейчас о настоящей таверне, о картошке с мясом и кружке доброго пива.
Мы буднично говорили о пытках и возможной смерти Бруно, которую легко устроим в перерыве между завтраком и походом в нужник. Однако никто даже пальцем не коснулся доктора, который ожидал худшего, и понимал, что его жизнь для нас ничего не значит.
— Я не виновен, — не выдержал Бруно.
— Не виновен в чем? — обронил я, продолжая беседу с Михаэлем и не обращая особого внимания на Бруно.
— В том, в чем вы хотите меня обвинить. Я не еретик, не культист и не отступник. Я верующий человек, я помогаю страждущим.
— Хорошо, Бруно, я рад за вас.
С этими словами я схватил доктора за поврежденное запястье и заставил показать руки. Бруно скривился от боли.
— Зачем тебе киноварь? Отвечай! — рыкнул я.
— Ртуть! Мне была нужна ртуть! — залепетал Бруно. — Это для припарок! Ртуть хорошо подсушивает бубоны и гнойники!
— Алхимия?
— Медицина! Богом клянусь, это медицина! У меня есть разрешение от Церкви на опыты. Есть, правда есть, — истово закивал седой доктор. Улыбаться ему явно больше не хотелось. — Позовите лекаря Дийстру, он возьмет грамоту в моем кабинете!
— С Дийстрой у меня будет особый разговор. А грамоту в вашем кабинете возьмет клирик.
В дверь постучали — два напористых удара.
— А вот и он, — усмехнулся я.
Вошел Витор и протянул мне грамоту. На мой вопросительный взгляд клирик покачал головой — значит, ничего подозрительного в кабинете он не нашел. Я развернул грамоту, внимательно изучил. Да, так и есть. Разрешение на проведение медицинских опытов, подписанное флорентийским епископом Августом Бетори.
— Обыщите каждый угол лепрозория, переверните все вверх дном, — приказал я клирикам. — Особенно внимательно осмотрите хирургические комнаты и лаборатории.
Братья вышли, оставив нас с Бруно в душном, пропахшем плесенью и настойкой валерианы кабинете. Доктор бесцветно улыбнулся, он снова казался благодушным и спокойным. Поразительно, сколь быстро ему удалось вернуть самообладание.
— Я могу идти?
Он встал со стула, но тычком в грудь я заставил его сесть обратно.
— Где она? — с нажимом спросил я.
— Кто? — непонимающе спросил доктор.
— Не играйте со мной, Бруно. Рыжеволосая. Где она?
Бруно улыбнулся, а затем назвал место.
***
Дом находился недалеко от площади, серый и невзрачный, за исключением яркой черепицы на крыше над крыльцом. Квадраты окон были зарешечены, в кованых подставках стояли прогоревшие факелы. Под стеной рычали исхудавшие одичалые собаки, устроив грызню за оторванную руку покойника. Прислонившись к стене на противоположенной стороне улицы, я наблюдал за домом. Никто оттуда не выходил и никто не входил. Вряд ли это гостевой дом, скорее всего он принадлежит кому-то из обнищавших аристократов, и был сдан в аренду. А быть может попросту заброшен. Сейчас во Флоренции домов больше чем людей.
На стук никто не открыл. Тогда я вышиб дверь и вошел внутрь, принеся с собою сквозняк, пыль и смрад городских улиц. Комнаты выглядели нежилыми. Гобелены на стенах завешаны тряпками, на сундуках и мебели собрался приличный слой пыли, но дощатый пол при этом был чистым. Я обходил комнаты одну задругой, и только в спальне обнаружил доказательство того, что здесь кто-то живет помимо призраков чумы. Кровать была не убрана, на белоснежной подушке я нашел длинный рыжий волос, а на туалетном столике серьги с изумрудами, позабытые средь пузатых баночек с кремами. На сундуке, что стоял в углу, лежало небрежно брошенное черное платье.
Я бережно взял платье, сжал пальцами тонкий прохладный шелк. Под ошалевший стук сердца вдохнул аромат — дорогие французские духи, а еще ромашка и мед. Пьянящее золото осени. Дурман. Морок.
Я нашел рыжеволосую на втором этаже. В комнате не оказалось никакой мебели, лишь ширма, что ограждала большую ее часть, да письменный стол, на котором разложены книги и записи. Женщина стояла за ширмой, на ней был надет черный закрытый костюм с высокими кожаными перчатками, на лице маска чумного доктора. Рыжеволосая склонилась над хирургическим столом, со спины я не смог рассмотреть, чем она занята, но накрытый белой окровавленной простыней человек был прекрасно виден.
— Скажи, что это не черная магия, — сипло выдавил я.
Рыжеволосая бросила в ведро окровавленную тряпицу, затем отложила в сторону большие щипцы. Обернулась.
— Наука и магия всегда стоят рядом, и грань между ними порой неотличима, Арон.
***
Мы лежали на смятых простынях, предаваясь ласкам и неге. Я гладил пальцами белоснежную прохладную кожу Селесты, жадно вдыхал аромат ее тела. Ромашка и мед. Дурман. Морок. Селеста томно улыбалась, прикрыв глаза. Рыжие локоны разметались реками меди по подушке, и я зарылся в них лицом, желая продать душу Дьяволу, лишь бы любимая женщина всегда была рядом.
— Уезжай из Флоренции, Селеста, здесь не безопасно. Собирай вещи и уезжай прямо сейчас, — просил я. — Если нужна лошадь или деньги, я помогу.
Селеста пристально посмотрела на меня, а затем звонко рассмеялась.
— Ты ни капли не изменился с момента нашей последней встречи!
— Ты тоже. Все такая же упрямая, — буркнул я.
— Арон, ты же знаешь, что я не могу уехать. Я здесь по заданию Академии, и я не имею права вернуться без результатов. Я не
