Сатурналия взвился, оттого что с ним говорили, как с кем-то низшим, но сдержал свой гнев. С тем, что должно воспоследовать за общение с воином Легио Кустодес в неподобающем тоне, можно было и подождать.
– Что я могу сделать? – спросил он.
– Ничего, – ответил Шарфф. – Теперь всё зависит от неё.
Шарфф снова начал что-то говорить Хирико негромким голосом с успокаивающими интонациями, гладя её по щеке и держа за руку. Наконец её ресницы затрепетали, и она открыла глаза. Вопреки тем сомнениям, которые питал Сатурналия, её взгляд снова стал осмысленным.
– Это будет тяжелее, чем я думала, – сказала она.
XI
Разрушение Личности / Распахнутая Дверь / Элиана
1
Кай потерял счёт времени. В пространствах его грёз дни сменялись неделями, а недели – месяцами, но эти временные промежутки не имели никакого отношения к миру бодрствования. Ему вспоминались облицованные кафелем комнаты, каменные переходы и льдисто-голубые стены его камеры, но он был неспособен рассудить, какие из этих переживаний были реальными. Он распрощался с пси-хворью, изгнанной каждодневными упражнениями по вхождению в состояние восприятия Нунцио.
Его кормили и мыли, поскольку, будучи оторванным от привычного жизненного распорядка, он перестал контролировать отправление естественных нужд. Кай столько времени провёл в умозрительных пространствах, лежащих за пределами сфер, в которых обретаются смертные, благословлённые отсутствием псионических способностей, что он всё сильнее отрывался от реальности, путая её с миром воображения.
Ему представлялось, что он видел свою мать, которая стояла у двери его камеры с задумчиво-печальным выражением на лице. Он тонул в её зелёных глазах, но как только он открыл рот, чтобы с ней заговорить, выросший за её спиной чёрный силуэт полоснул клинком по её горлу. Из изуродованной шеи хлынуло море крови, и во тьме закричали тысячи голосов.
Однажды, когда Кай бродил по пустынной пепельно-серой равнине, ему привиделся сияющий человек, одетый в красно-белые доспехи. Он взывал к Каю на языке, которого астропат не знал, но который становился то отчётливее, то неразборчивее синхронно с усилением и затиханием призрачного ветерка. Чувствуя, что воин олицетворяет некую возможность спастись, Кай хотел броситься к нему бегом, но каждый раз, когда астропат поворачивался к нему лицом, тот отступал, как будто пока ещё не был готов к встрече.
Нейролокуторы снова и снова внедрялись в разум Кая. Иногда это был Шарфф, иногда – Хирико, но маслянисто-чёрная тварь и завывающие призраки "Арго" неизменно изгоняли их наружу. В те редкие моменты, когда рассудок Кая прояснялся, он изливал на покойную Аник Сарашину свою ненависть и своё восхищение. Спрятать послание в его воспоминаниях о том обречённом судне было блестящим ходом с её стороны. Она знала, что несмотря на все свои успехи, Кай ещё не был готов посмотреть в лицо ужасами, обрушившимся на корабль-призрак.
Он чувствовал растущее недовольство его тюремщиков и наслаждался им.
Они быстро отказались от прямых атак на его психику и сменили тактику, переключившись на более искусные и менее агрессивные подходы. Шарфф пытался действовать методом убеждения, Хирико – увлечь Кая соблазнами. Перед глазами астропата проходила череда грёз: наслаждения, могущество, тысячи удовлетворённых желаний, и всё это в бесчисленном количестве вариаций. Некоторые иллюзии маскировались под реальность, другие выдавались за игру воображения, но ни одна не помогла добраться до тайн, похороненных внутри чёрного ужаса "Арго".
– Мы не в состоянии извлечь эту информацию, – сообщила Хирико после особенно изнурительного сеанса. Лицо Кая лоснилось от пота. Его тело превратилось в мощи. Сейчас оно выглядело тощим собранием костей, истощённых мышц и ввалившейся плоти, обёрнутых в пергаментную кожу.
Над Каем навис исполин, его аугметические глаза зажужжали, меняя фокусировку. Широкие скулы и острый подбородок Сатурналии смотрели на астропата с презрением, которое сквозило в каждой чёрточке лица кустодия.
– Почему нет?
– Она спрятана в глубине воспоминания, которого он не станет касаться, – сообщил Шарфф.
– "Арго"?
– Именно, – подтвердила Хирико. – Сарашина, или то, что через неё действовало, знало, что делает. И это крайне прискорбно.
– Итак, если вы не способны её извлечь, то кто сможет? – требовательно спросил Сатурналия. Кай просто-таки чувствовал желание кустодия убить его, не мудрствуя лукаво, и тем закрыть вопрос.
– Ключ, отпирающий дверь к нужной вам информации, есть лишь у одного лица, – сказала Хирико.
– У кого?
Хирико положила руку на плечо астропата:
– У самого Кая.
Кай зашёлся смехом, но капа во рту превратила его в булькающее рыдание.
2
Топорность их методов – вот что злило его сильнее всего прочего. Они врубались в хрупкие эфирные структуры мыслительных процессов наобум и без надежды на успех, как хирургеоны, пытающиеся оперировать мозг при помощи пилы дровосека и зубила каменщика. Атхарва ощущал каждую ожесточённую атаку пси-зондов, их неуклюжие попытки выкорчевать разыскиваемую ими информацию и детские в своей наивности уговоры, которыми они надеялись выманить эти сведения в сознательную часть ума их пленника. Отголоски их варварских методов, похожие на пронзительный визг когтистой перчатки, скребущей по схольной доске, терзали Атхарву на всех уровнях его восприятия.
Его, как любого истинного мастера, раздражала работа дилетантов, и хотя он отнюдь не был уверен, что смог бы извлечь то, что, по всей очевидности, было запрятано глубоко в уме пленника, у него было бы больше шансов, чем у парочки мясников, которых привлекли к этой работе.
Он сидел по-турецки в центре своей одиночки и блуждал разумом по лабиринту проходов Кхангба Марву, с непринуждённой лёгкостью проверяя поставленные ему пределы. Атхарва забавлялся над своими тюремщиками, позволяя им считать, что он ограничен своей камерой, что он медленно сходит с ума от одиночества, как и его братья. С того дня, как за ними пришёл Ясу Нагасена, прошли месяцы, и за это время пленённые бойцы Крестового Воинства не видели ни единой души, не считая двух кустодиев и их компании в лице прискорбно не соответствующих своей задаче смертных солдат.
Атхарва уже прощупал разумы всех и каждого, кто только был в этой подземной тюрьме. Одних он едва коснулся, с другими был менее осторожен. Ум походил на искусный замок – требовалось надавить на штифты души с точно рассчитанным усилием, и тогда она выдавала свои секреты. Весь фокус состоял в том, чтобы обнаружить правильные точки приложения этого нажима, чтобы выяснить, от каких именно воспоминаний, желаний или посулов разум раскроется, как расцветающий бутон.
