Допросная комната имела ужасно прозаический вид. Это была простая, обшитая металлом клетушка без окон, зеркал или каких-либо отличительных черт. Кай полулежал на каталке со стальным каркасом в окружении портативных блоков контрольной аппаратуры, каждый из которых вёл свою повесть о его внутренних биоритмах.
Позади него располагалось гудящее устройство, прикрученное к металлическому полу, которое изгибалось над его головой, как сверкающий скорпионий хвост. На нём покачивались гирлянды инструментов, похоже, предназначенных для устрашения не в меньшей мере, чем для работы. Хирико и Шарфф занимались тем, что следили за поступлением медикаментов в кровь Кая, а одетый в золотые доспехи Сатурналия стоял на дальнем конце комнаты, непринуждённо держа в одной из рук своё оружие гвардейца.
– Вы готовы приступить? – спросил кустодий.
– Почти, – ответила Хирико. – Это щекотливая процедура, и спешка нежелательна.
– Сведения, которые вы ищете, кустодий, припрятаны со знанием дела, – добавил Шарфф. – Нам придётся погрузиться в недра его психики, а такое путешествие требует безукоризненной подготовки.
– Если мы не проявим должной осторожности и внимания, мы рискуем повредить его рассудок.
Кустодий шагнул к пси-зондам, крепко стискивая оружие в своих пальцах.
– Наставница Телепатика упомянула Императора, – произнёс он, – а всё, что касается Императора, входит в сферу моей ответственности. Не выбрасывайте время на ветер, рассказывая мне о подготовке и попусту жонглируя словами. Разыщите то, что она вложила в его голову, и немедленно. Если за это придётся заплатить повреждением его рассудка, меня это ни капли не волнует.
Каю хотелось излить на них своё бешенство, но он не мог выговорить ни слова. Ему хотелось крикнуть им, что он – человеческое существо, астропат, представляющий ценность для Империума. Но он понимал, что даже если ему удастся заставить их себя услышать, то им будет всё равно. Для Сатурналии долг перед Императором перевешивал всё остальное, а Хирико и Шарфф просто делали свою работу.
Астропат попытался задёргаться, но он был полностью обездвижен удерживающими устройствами и медикаментами.
Хирико уселась подле него на табурет на колёсиках и сверилась с информационным планшетом, который свисал с боковой стороны каталки.
– Превосходно, – заявила она. – Кай, ты демонстрируешь замечательный прогресс. Ещё секунда, и мы будем готовы.
Адепт Шарфф уселся напротив Хирико и вкрутил разъём в заднюю часть своей шеи, где, как Каю удалось разглядеть краем глаза, поблёскивала имплантированная когнитивная аугметика. Шарфф подобрал второй конец кабеля и подключил его к безликому чёрному ящику, который был прилажен к боковой стороне каталки. Он размотал выходящий из него тонкий кабель и, одарив Кая улыбкой, с щелчком пристёгнул его к соединительному разъёму на кожаном шлеме астропата. Его глаза на мгновение расфокусировались, и Кай почувствовал всплеск давящего ощущения в лобных долях своего мозга.
– Ты в умбре[65]? – спросила Хирико.
– Да, – ответил Шарфф отсутствующим голосом. – Готов к твоему внедрению.
– Замечательно, – произнесла Хирико и аналогичным образом подключилась к безликому чёрному ящику. Она тоже присоединила конец своего кабеля к устройству, покрывающему голову Кая, и он вновь почувствовал давящее ощущение, вызванное вторжением в его разум.
– Ну а теперь, – сказала Хирико, – приступим.
5
Она нажала оранжевую кнопку на боку ящика, и разум Кая залило светом.
Его яркость росла, пока не стала непереносимой, как у поверхности звезды, рассматриваемой с такого близкого расстояния, что это выжгло бы ему глаза. Кай закричал, и свет начал тускнеть, пока не стал терпимым. Астропат обнаружил, что стоит посреди пустыни, и вокруг него на сотни километров во всех направлениях нет ничего и никого. Горячий ветер ерошил верхушки окрестных барханов, а бьющие вниз лучи палящего солнца вносили долгожданное разнообразие в стерильную обстановку, которой он был окружён под горой.
Это было его укрытие, Пустая Земля.
Что бы они с ним ни сделали, эта уловка не сработала.
Кай понимал, что всё это иллюзорно, что это искусственно сотворённое пространство грёзы, и осознав это, он сообразил, что не должен был тут появляться. Именно на это они и рассчитывали. Они хотели, чтобы он оказался здесь, в месте, где его самые потаённые мысли были, как на ладони, и откуда можно было добраться до его самых сокровенных секретов.
Хотя Кай и заявлял раньше о своём желании рассказать Хирико и Шарффу всё, что им захотелось бы узнать, его вдруг охватила убеждённость, что ему не стоит идти по этому пути наименьшего сопротивления. От того, сохранит ли он в тайне переданное ему, зависела его жизнь. Об том, что он знал, можно было рассказать только человеку с золотыми глазами, а это станет возможным лишь при условии, что Кай убережёт этот секрет от Хирико и Шарффа.
Вместе с их именами пришло и ощущение их присутствия в его разуме. Он не мог их видеть, но знал, что они здесь, притаились и выжидают, когда он выведет их к тому, до чего им хотелось докопаться.
На песке рядом с ним возник человек. Это была женщина в свободных одеждах до пят с длинными, серебристо-серыми волосами. Её взгляд был тёплым и добрым. Он знал её, хотя и не в таком обличье, не с глазами из плоти и крови. Они были изумрудно-зелёными, искрящимися и полными жизни. То, что такие прекрасные очи добровольно отдали всего лишь ради того, чтобы обезопаситься от обитающих в варпе тварей, выглядело противоестественным.
– Аник, – сказал он. – Вы же умерли.
– Не будь таким глупышкой, Кай, – ответила Сарашина. – Никто не умирает по-настоящему, пока о нём кто-нибудь помнит. Как сказал великий поэт, "– Коль не захочешь, ввеки не умрёт – То, что в твоём воображении живёт".
– Так говорила мне Сарашина, но ты не она.
– Нет. А кого бы ты тогда хотел во мне видеть? – спросила женщина, и её черты мгновенно преобразились в лицо его матери. Глаза остались изумрудно-зелёными, но там, где раньше была сердечность, теперь осталась лишь тоскливая печаль.
Астропат отвернулся от них, вспоминая грустные взгляды, бросаемые матерью всякий раз, когда они с отцом уезжали навстречу очередным приключениям по всему земному шару. Кай изо всех сил старался сохранять невозмутимость, но это сложно сделать, когда стоишь перед женщиной, которая вырастила тебя и помогла вылепить из тебя того мужчину, которым ты стал.
