Гвоздь не заметил взгляд Вадима. Он исподлобья, пристально смотрел на Иваныча, как будто ожидал от него какого-то подвоха.
– Ну смотри, дело твоё.
Иваныч спросил у Вадима ФИО и занёс в журнал, написав в последнем столбце «Рыжик Герца».
Ну, слава богу. Кажется, всё решилось.
– Проходим, – скомандовал Иваныч и нажал кнопку на пульте перед собой.
Зажужжал электромеханический замок, Корсар толкнул внутреннюю дверь и вышел из коридора.
Вадим последовал за ним, а Гвоздь задержался в коридоре – отреагировал на реплику Иваныча:
– Мутный ты, Гвоздяра. И как это ты засрал мозги парню, что он добровольно в рыжики записался?
– Ты, Иваныч, не лезь в чужие дела. Службой занимайся. Кстати, у тебя там четыре дрезины скопились. Так что придётся тебе прогуляться в депо. Хе-хе…
* * *
Экскурсия по тюремным блокам Вадима не впечатлила.
Когда заходили, настроился на мрачную готику: каменные мешки, ошейники с шипами, жаровни, настенные факелы, невольники в цепях, тяжко влачащие чугунные шары, закованные в колодки провинившиеся, каты с плётками-шестихвостками и так далее.
Откуда, спрашивается, такие запросы?
Да так, по совокупности, отчасти из тех же сплетен, гулявших в городе, отчасти из исторической справки, почерпнутой в этих ваших интернетах.
Строить К‑55 начали очень давно, в 60‑х годах XX столетия. А до этого, если верить слухам, на месте будущего Ядерного Погреба СССР была дореволюционная каторжная тюрьма.
Увы, из того, что себе навыдумывал Вадим, здесь ничего не было.
Напротив, всё было цивильно, аккуратно, по-современному.
Широкий коридор с колоннами по средней линии, по обеим сторонам зарешеченные камеры. Почти так же, как в рабочем посёлке Шипка, только здесь решётки были не внутри камер, а снаружи.
Откидные койки, столики, шкафчики, пластик, аккуратные плафоны, тусклые, по местному обыкновению.
Здесь повсюду тусклые плафоны, очевидно, в целях экономии электроэнергии.
Пахло слабым раствором дезинфекта, хозяйственным мылом и сырым постельным бельём, стиранным в общей прачечной и плохо высушенным.
В некоторых камерах были люди.
Люди ели, спали, играли в карты, читали, общались, занимались какими-то делами, в общем, жили они тут, по факту, на виду у всех, как в ток-шоу, лишь кое-где решётки были занавешены одеялами.
На прохождение троицы с неофитом реагировали все без исключения, но по-разному.
Некоторые молча и пристально смотрели вслед, кто-то здоровался с Гвоздём и Корсаром, кто-то спрашивал, где они взяли такого «аппетитного малыша» и не поделятся ли с ближними.
Последнее, надо полагать, было этакой местной скабрезой, шуткой в тюремном формате. Ни Гвоздь, ни Корсар на шутку не реагировали, отвечали на приветствие и проходили мимо.
Интересно, а где у них женщины? Даже если предположить, что все эти люди – потомки рецидивистов и воспитаны по тюремным законам, их в любом случае рожала женщина, по-другому просто быть не может. Почему так воспитали, это уже другой вопрос. Женщины-зэчки? Надо при случае поинтересоваться, не было ли тут до Катастрофы женского блока…
Когда уже подходили к административному блоку, Вадим додумался насчёт несбывшихся ожиданий.
Это же Шестой Уровень!
На момент начала разработки К‑55 ИТК Гранит располагалась на Поверхности, возможно, как раз на месте бывшей каторжной тюрьмы.
До Шестого докопались значительно позже, и тогда уже здесь оборудовали ИТК, в соответствии с требованиями пенитенциарной системы конца XX столетия.
Герц с пристяжью, или челядью – выбирайте, что больше нравится, – обосновался в административном блоке.
Камер здесь не было, интерьер мало чем отличался от того, что Вадим видел в Северо-Западном секторе на Пятом Уровне.
Блок был небольшой и уютный.
Маленький тамбур с двумя бронированными дверьми (и разумеется, с электромеханическими замками), квадратная прихожая с постом консьержа, два дерматиновых дивана углом, на полу зелёный ковёр, похоже, из натуральной шерсти, на стенах картины, преимущественно зелёные пейзажи Погибшего Мира, и множество глиняных горшков в фигурных подставках из витого стального прута.
В горшках пышно колосился лес.
Да, именно так – колосился.
Очевидно, лесу было очень хорошо в горшках, он блаженно растопыривался во все стороны пушистыми побегами – куда там дикорастущему тоннельному собрату, и вовсю благоухал… нет, вовсе не привычным ароматом свежескошенного луга, а хорошим дезодорантом с выраженной цветочной отдушкой.
А ещё он цвёл!
Мелкими такими розовыми цветочками, с округлыми лепестками в несколько слоёв.
Не знай Вадим, что это лес, наверняка принял бы его за какое-нибудь декоративное комнатное растение, типа герани.
Консьерж – тщательно выбритый и обритый, атлетического сложения мужчина лет тридцати, облачённый в отутюженную чёрную униформу и начищенные до блеска высокие берцы, забрал у посетителей оружие и мешки и «прозвонил» каждого четырьмя разными приборами.
Металлообнаружитель, радиометр… А другие два про что? Надо на досуге спросить у Гвоздя.
– Присядь, – скомандовал Гвоздь. – Зайдёшь, когда позовут.
Вадим присел на краешек дивана.
Гвоздь с Корсаром пошли по одному из двух коридоров, выбегающих из арок прихожей.
Консьерж тем временем упрятал оружие и вещи посетителей в небольшой комнате с решёткой вместо двери.
– Лес цветёт? – Вадим с опаской покосился на ближайший горшок – да, аромат источали цветочки, что-то наподобие розы с заметным оттенком фиалки.
– Ни разу не видел? – Консьерж широким жестом указал на горшки. – Нюхай на здоровье. Когда цветёт, с него не прёт, так что не бойся, не утащит…
* * *
Общаться с консьержем Вадим не стал, хотя, судя по цветочному месседжу, тот был настроен вполне благожелательно.
Не хотелось лишний раз показывать свою неосведомлённость перед посторонним. Правильнее будет помолчать и заодно продумать примерный план беседы с Герцем. Разумеется, все каверзные вопросы предугадать невозможно, но составить генеральную линию глухой защиты «техника из очень закрытой мастерской» можно и нужно.
Вадим принялся продумывать ключевые пункты стратегии и между делом рассеянно осмотрелся, оценивая обстановку.
Картины советские, в формате «Шишкин лес», понятное дело, репродукции, но нормального качества и хорошо сохранившиеся. Им, должно быть, лет 80–90, а то и побольше. Каждая картина оторочена ультрамариновыми атласными занавесочками и подсвечена слабым неоновым фонариком, что вызывало ассоциации с видом из окна охотничьей избушки на опушке леса. В смысле того леса, Погибшего Мира…
