Виктор промолчал, но бросил в сторону Макса благодарный взгляд, и тот ободряюще подмигнул, обрадовавшись в душе: ещё один человек, кроме Влада, который, случись что, будет выполнять его, Шрайка, приказы, а не Игоря.
— Я рад, что вы успокоились, — пряча недовольство в голосе, произнес Слепнев, — в конце концов, мы все заинтересованы в успехе, так давайте приложим для этого все усилия.
— Уж я-то приложу, — мрачно пообещал Виктор.
С крыши донесся шорох, и отряд уже привычно сместился к противоположной стороне улицы, дабы им на голову снова не свалился кусок шифера.
— Опять он, — проворчал Ворон, — надо придумать, как убить эту тварь, иначе не видать нам спокойного отдыха.
Ольга кивнула:
— Да. Нечего и думать о ночном путешествии, имея за спиной это чудовище.
— Значит, убьем его и дело с концом, — равнодушно отозвался Пустынник, как будто речь шла о мелкой шавке.
— Меня ободряет твой оптимизм, — хмыкнул Макс.
— Я рад. Потому что убивать его будем именно мы с тобой.
Наёмник на время потерял дар речи.
— Вдвоем на этого монстра? Ты в своем уме?! Только не говори мне, что ты таких десятками валил, когда в Москву ходил! — сказал он, когда снова смог говорить.
Сталкер остался совершенно невозмутим:
— Я никогда не сталкивался с такими, как этот. В противном случае мне не нужна была бы помощь.
— А почему вдвоем?..
— Да, почему? — забеспокоилась и Ольга.
— Потому что третий лишний на этой охоте.
Макс махнул рукой:
— Ну и ладно, я так я. Только почему? Потому что…
— Потому что только перед тобой у монстра не будет психологической доминанты.
— А если попроще?
— Люди боятся алчущих уже только потому, что они — алчущие. Ты уже дрался с ним один на один и понимаешь, что не так страшен черт, как его малюют.
— Так тому и быть, — вздохнул Макс, — к тому же, гораздо приятнее убивать этих тварей, глядя в их удивленные гаснущие глаза.
Он ухмыльнулся в предвкушении боя и с отрешенным удивлением подумал, что не просто не боится алчущего, а даже жаждет этой встречи. В конце концов, у него, Макса, есть ещё одно преимущество перед монстром, о котором Пустынник не знает. Алчущий — просто слабак, не сумевший убить себя вовремя. А вот сам Шрайк не боится ни схватки, ни смерти.
«Тебя ждёт сюрприз, тварь. Ты будешь сражаться с таким же, как сам, с той разницей, что для тебя это будет первый равный бой в жизни, а для меня — нет».
Макс ухмыльнулся ещё шире, чем слегка удивил тех, кто в этот момент видел его лицо.
* * *
Здание, выбранное для ночевки, оказалось офисным, изнутри очень похожим на мэрию Университета.
— Я бы почувствовал себя как дома, — заявил Петруха, — если б сюда ещё жирную харю Игнатия Петровича…
— Прибитую к стене гвоздями, — тотчас же отозвался Сергей, и оба расхохотались.
Латышевский улыбнулся в усы:
— Игнатий Петрович бы подумал, что это не смешная шутка.
— А мы с Петрухой думаем, что это вообще не шутка, — парировал тот.
— Сворачивайте балаган, — потребовал Игорь, — тут более уместна была бы харчевня с горячим меню…
— … Рулеткой и шлюхами! — закончил мысль Петруха.
— Да я бы только на третий пункт и то согласился бы, — вздохнул наемник.
— Увы. Шлюх не будет. Будет только горячее меню… вам чего подать, тушенку с галетами или галеты с тушенкой?
— Давайте я кашу сварю, — предложила Ольга, — а то мы нормально кушали только вчера, все тушенка да тушенка.
— Это дельная мысль.
Здесь, в кабинете какого-то давно умершего начальника, закрыв единственную дверь и подперев стулом, люди почувствовали себя в относительной безопасности. Благо, всего лишь второй этаж, окна забраны прочной, хоть и крепко поржавевшей решеткой.
Одно окно открыли и развели костер возле него, сломав на дрова несколько стульев, принесенных для этого из другой комнаты.
— Люди тогда были странные, — заметил Сергей, — в век стекла, пластика и композитных материалов, в таком основательном учреждении — и деревянная мебель… Несолидно.
— С точностью до наоборот, — ответил Пустынник, — деревянная мебель, да ещё отделанная кожей, считалась престижной, а пластик и металл — удел менее солидных офисов и начальников.
— И правда странные, — согласилась с Сергеем Ольга, — тратить древесину на мебель — глупо. Хотя, конечно, мебель-то всегда можно сжечь.
— Оль, не забывай, тогда люди имели в достатке и газа, и электроэнергии, а лесов было много. Это теперь за Пределом леса погибли от лютого бесконечного мороза, а тут — от засух. А тогда куда не глянь — лес был кругом. Не то, что сейчас, одни палки местами из-под снега торчат…
— А в Москве есть лес? — полюбопытствовала Рысь.
— Есть, рядом. Там, на грани Предела, с влагой получше, и потому леса сохранились. Я был в том большом лесу один раз.
— Там красиво, наверно? — мечтательно протянула девушка.
— Я не знаю. За мной по пятам гналась стая волков, сама понимаешь, тут уж по сторонам глазеть некогда. Да и то, волки там ещё не самые опасные звери.
Вскоре подоспела каша.
— Как по мне, не очень хорошая мысль — наедаться перед боем, — заметил Макс, набирая из общего котелка полную ложку душистой гречневой каши.
— То-то же я гляжу, ты ничего не ешь, — подколол друга Ворон.
— Не очень хорошая мысль — отдыхать перед боем на пустой желудок, — возразил сталкер, уплетая кашу, — ты же не думаешь, что мы пойдем на охоту днем? Отдохнуть надо вначале.
— Да, да, я помню, — кивнул Макс, — мы отдыхаем, а он нет. Все правильно.
— Не только потому. Он не станет драться с нами днем, и правильно сделает. Но мы и ночью его обыграем.
— У тебя есть план?
— А ты сомневался?
Поев, Макс снял с рюкзака скатку спальника:
— Я тогда на боковую. Разбудишь, как время придёт.
За миг до того, как провалиться в сладкие объятия сна, он услыхал тихий шепот Игоря:
— Во нервы… Ему с алчущим драться, как он спать-то может?
* * *
Ольге не спалось, и она завидовала остальным. Дрыхнут, гады, без задних ног, все, кроме нее, Сергея и Влада-Ворона — они часовые. Ну ещё бы, это ведь не им драться ночью с монстром. Даже погибни Макс или Артур — ну и что? Кому до них, по большому счету, есть дело? Им не понять тревогу, тисками сжавшую сердце девушки.
Все-таки, хоть Артур и лучший из лучших, но он ведь не бог и не супергерой из старых фильмов. И даже не фантастический киборг-убийца, умрет — не починишь.
Ей не раз приходилось смотреть в глаза смерти, но сейчас все равно очень страшно. Эпикур был в чем-то прав: когда мы есть — смерти нет, а когда приходит смерть — нас уже нет, так чего её бояться, если мы с ней не встретимся? Да только философ недоделанный не учел одного — со смертью можно встретиться, если умираешь не ты, а дорогой тебе человек. Хотя ничего удивительного, этот гребаный эгоистичный гедонист наверняка никогда никого не любил, кроме себя самого.
