— Всем приличным людям, — вздохнул пулеметчик Андрей Курсилов, — дают наши «тридцатьчетверки». А нам что досталось? Какое-то «эм три»…
— Нормальная машина, ты чего, — возразил механик-водитель Константин Чевтаев. — Вон внутри сколько места.
Летом 1942 года Чевтаев воевал под Воронежем на легком танке Т-60.
В Т-60 вдвоем было тесно, после него «американец» казался Чевтаеву роскошным, как во сне — ты все возишься, а места много!
Красноармеец Виктор Леонов, который тем же горьким летом служил артиллеристом на бронепоезде «За Родину!», высказался неопределенно:
— Пушка есть, и на том спасибо…
Говоря по совести, пушка «Стюарта» ему не шибко нравилась. На бронепоезде в его распоряжении была солидная 76-миллиметровая морская дура, зверь, а не пушка. А на «Стюарте» стояло что-то такое, в полтора дюйма, если и зверь — то землеройка… Но подрывать боевой дух экипажа подобными сравнениями Леонов не хотел.
А старший сержант Сергей Обухов, командир экипажа, задумчиво промолчал.
Он воевал в 563-м отдельном танковом батальоне еще с первого формирования, и тоже на ленд-лизовских танках — английских «валентайнах». А потому к матчасти Обухов относился философски: какая ни есть, а пока она едет — радуйся. Но не приведи господь сломается ходовая, машина встанет — все, суши весла. И в отношении ремонта иной могучий отечественный танк, какой-нибудь там «Клим Ворошилов», может, еще и похуже для танкиста, чем это вот вертлявое американское невесть что.
Итак, их батальон принял «стюарты». Ровно тридцать машин.
Правда, через два дня один танк сгорел. Обычно сгорел, как положено.
На занятиях по вождению, когда под декабрьским дождиком машины батальона исправно месили красную кавказскую грязь, в танке номер 13 под управлением мехвода Чевтаева полыхнул радиальный семицилиндровый бензиновый двигатель «Континенталь».
Пока суетились вокруг непривычного танка, пока сообразили включить встроенный огнетушитель… Машина сгорела.
Трибунал не трибунал, но серьезные неприятности для мехвода и командира танка очень даже замаячили.
«Почему на других танках ничего не загорелось, а у вас загорелось? Почему плохо тушили?» Вопросы не праздные.
Однако вечером того же дня в батальон приехал посыльный от коменданта железнодорожной станции Туапсе.
— Товарищ капитан, вы танк не теряли? — спросил он у капитана Агеева, исполняющего обязанности командира батальона.
— Какой танк? — нахмурился Агеев.
— Да вот такой точно, — посыльный указал пальцем на ближайший «Стюарт». — Только посветлее.
Агеев вызвал понурых Чевтаева с Обуховым.
— Поедете на станцию, разберетесь. Если что — пригоните своим ходом.
За выпускной стрелкой, едва не колесо к колесу с зенитным орудием, защищающим станцию от немецко-фашистских стервятников, стоял танк МЗл. Полностью тождественный сгоревшему, если не считать окраски. Все «стюарты» батальона успели покрыть отечественной темно-зеленой краской, а этот был какой-то бело-желтой вороной. Прямо скажем, желтой вороной.
Эта песочная окраска была английским пустынным камуфляжем. Сюда, на Кавказ, англичане время от времени подбрасывали через Иран то батальон «валентайнов», то «матильды» россыпью — списанные из состава африканской армии, азартно гоняющей Роммеля, лиса, итить его, пустыни.
МЗл был идеально укомплектован. Тут тебе и новехонькая лопата в скобах на корме. И пожарный топор на длинной рукояти. И саперная кирка…
На башне танка от руки было написано красной краской: «Gen.Stuart for Russian comrades. Merry Christmas!»
— Берем найденыша? — спросил Чевтаев у Обухова.
— Берем, — без колебаний утвердил командир.
Проблема была одна: бензин.
Танк стоял с пустыми баками. А чтобы пригнать машину в расположение батальона, требовались минимум два ведра бензина. Причем хорошего, авиационного — «Стюарт» был по-буржуйски привередлив.
Бывалый Обухов полез обшаривать внутренности танка и спустя пять минут показался из башни с трофеем.
Безымянные английские доброхоты оставили на командирском месте бутылку виски! На этикетке под аркой-надписью «Whyte&Москау» были нарисованы два воинственных красных льва.
Львов-то и сменяли на бензин из расчета голова за ведро.
К вечеру батальон был восстановлен до прежней численности: тридцать танков.
Поскольку сгоревший «Стюарт», по мнению Обухова, сына сельского священника, явно пострадал из-за несчастливого номера 13, сержант уговорил капитана Агеева, чтобы найденышу дали номер 31. Во-первых, это 13 наоборот, а во-вторых — он действительно тридцать первый по счету в их батальоне!
— Потакаю суевериям… — вздохнул Агеев.
То ли дело было в лишнем английском «Стюарте», то ли в дивных для зимы погодах, но слухи по батальону поползли самые художественные.
— Целую дивизию на импортной технике комплектуют, — авторитетно заявлял комвзвода Бандалет. — А когда скомплектуют — поедем в Африку! А оттуда вместе с американцами — второй фронт открывать!
— Для десанта нас готовят, — соглашался сибиряк Будин. — Дело ясное. Только не для второго фронта. Высаживать будут в Крыму. Пойдем на Феодосию, как в том году.
— Эх, веселые вы ребята, — ухмылялся киевлянин Цимбал. — Только ничего в стратегии не смыслите. Здесь и будем воевать! Сейчас закончат обучение и бросят на Новороссийск, в лоб!
Удивительно, но правы оказались и те, кто говорили «Новороссийск», и те, кто говорили «десант».
— Значит так, товарищи танкисты, — сказал капитан Агеев в один из последних январских дней 1943 года. — Есть приказ: взять Новороссийск. Наш батальон включен в состав десанта вместе с морской пехотой. Мы высаживаемся в деревне Южная Озерейка, у немцев в тылу. Оттуда выходим на деревню Глебовка и поворачиваем на восток. То есть на Новороссийск.
«И как они танки повезут, интересно?» — подумал Обухов, который всегда думал о главном.
Словно бы прочитав его мысли, капитан Агеев пояснил:
— Для наших танков выделены специальные баржи. Флотские называют их «болиндерами». Черт знает что за слово такое, на флоте все не как у людей… На каждую баржу поместятся десять танков. Три баржи — тридцать танков, весь батальон…
— Нам бы только до танков ихних добраться, и дело пойдет! — хорохорился наводчик Леонов.
Он искренне считал, что их дело — курочить вражеские танки, а вот давить всякую там пехоту… несолидное это дело!
— До танков… Ты до суши вначале доберись, неугомонный, — мрачно проворчал радист-пулеметчик Курсилов.
