Станислава затрясло в кресле. Минута и голограммная информация ушла на фотонный уровень, еще пол минуты – вошла в торсионное поле, разбилась на фрагменты и устремилась в неизвестность. Конечный пункт – Исток. Проследить путь невозможно – скорость перехода частиц превышает сверх световую скорость, но вот итог Локтен увидит. Должен.
И вздохнул – а если нет?
Предательская мысль, неуместная. Прочь ее. На этот раз все получится.
И тут дисплей выдал неприятную новость – объект вошел в фазу комы.
Параметры жизнедеятельности Станиславы снизились до минимума. Что за ерунда? – подумал Вит и, не церемонясь отодвинул Тео. Провел ладонью над лицом, телом, снимая показания. Нахмурился: состояние сродное летаргии. С чего? Кровопотеря и раневая поверхность тянут максимум на снижение давления и слабость, но не на подобный сбой биологической системы. Тогда что с человеком?
– Что с ней? – испугался парень.
– Спит, – буркнул капитан, поднимая женщину на руки. – Уходим. Будет время – разберемся.
– А если?…
– У нее нано чип – умереть не даст.
Успокоил? – уставился на каменную физиономию робота Филосов.
Извини, больше порадовать нечем, – выдал взгляд.
Она плыла. Вереница искрящихся частиц, кружа шла по спирали куда то вдаль, в туман и глубокую синеву, казавшейся одновременно нежно голубой, светящейся. Было тихо и одновременно шумно. Словно в волны радиопередачи вклинивались то одни, то другие носители, перебивали друг друга, шептались, пели, гудели и звенели. Слова, фразы, ноты, звуки и эхо, и при этом тишина.
Как так?
Бред?
Кто она, где?
Свет и мрак, радуга красок от пастельных до самых насыщенно ярких, от знакомых, до не имеющих определения. И истома, покой до умиротворения от края до края. Ни мыслей, ни стремлений – все предопределено, все известно, и нет любопытства, интереса, нет желания, но нет и равнодушия. Ясность и четкость – так надо, только так.
Она одна и все же с кем то. Она живое мыслящее, воспринимающее существо и все же не существо, не предмет и не субстанция, ни поле и даже не частица. Постфактум неизвестности, не имеющей определения, но имеющее место быть.
И нет вопросов, нет ответов. Не нужны.
Так и плыла подобная меж подобными, играя светом и тьмой, соприкасаясь и отдаляясь, внимая и делясь, и вроде пела, вроде шептал, но и молчала.
К ночи группа остановилась в подземном алькове. Пока здесь, на глубине, в лабиринте глухих темных переходов они были недосягаемы для преследователей, но рано или поздно им придется покинуть укрытие, а это значит, вновь вступить в бой.
Тео уложил голову Стаси себе на колени, с беспокойством поглядывая на нее. Женщина выглядела как глубоко и спокойно спящий человек и казалась ему ослепительной в своей умиротворенной и одухотворенной красоте.
– Спящая красавица, – прошептал и смутился под взглядом Вита. – Была такая сказка. Мне мама в детстве читала. Здесь же, между прочим. Вон и огарок еще остался.
– Странно?
– Немного. Такое чувство, что время вспять убежало… Мама погибла, как только мы вышли отсюда.
– Ничего в точности не повторяется, – сказал Дон.
Утешил? – глянул на него парень и покосился на Стасю. Она не мать и он уже не тот мальчик. Так что, в точности по любому не повторится.
На душе хмуро стало, темно как в этом «склепе».
Стас выставил руки, как слепой бредущий наугад.
Что происходит? – насторожился Фил: парень в коме и под гипнозом – он в принципе не может двигаться.
Но Аржаков опровергал все известные постулаты всех известных наук, продолжая вводить доктора в шок – он исчез секунд на пять и снова появился. Открыл глаза и уставился на Локтен через монитор въедливо, невидяще и одновременно укоряюще. Голограмма информации ДНК исчезла, словно ее не было вовсе, а ДНК у парня отсутствовала в принципе. При этом датчики показывали нулевую температуру тела и отсутствие сердцебиения, пульса, мозговых и нервных импульсов.
Стас был мертв и все же явно жив.
Фила прошиб холодный пот. Мужчина попытался оторвать взгляд от монитора или выключить его совсем, только чтобы не видеть пустых и одновременно полных жизни и движения мысли глаз. Но не смог и пошевелиться. Они затягивали его, как в омут влекли в темноту и тишину. И доктору вспомнились старые раритетные издания про ад, что ему довелось изучать еще юношей по курсу психического воздействия на массы.
Тогда он не верил в него, как любой житель земли, но считал изобретение чистилища очень удачным и удобным для сдерживания вольнолюбивых настроений в умах человечества. Он изучал его, как приспособление, техническое средство, как пульт управления планером, с разницей лишь в том, что этот пульт управлял человеческим мышлением и весьма успешно в свое время. Но оно прошло, кануло в лету как времена переносных мобильных приспособлений, Интернета и самолетов, как пилюли от депрессии и шовный материал. Устарело и сгинуло. Ни ад, ни рай не пугали и не привлекали, став химерой истории человеческой, одним незначительным пунктом в пройденном пути.
И вот вдруг ожили, зашевелились и вошли в реальность как человек в комнату.
Локтен почувствовал дрожь до озноба, потом вдруг сердце сжало от сожаления, непонятной, необъяснимой тоски и ринулись слезы из глаз. Он плакал не понимая, что плачет, сожалел о чем то неясном, винился в неосознанном. Он размяк и растаял как сливочный крем и не знал, как себя собрать. Провалился в пустоту и одновременно наполненность зрачков Станислава, застыл, как статуя, потеряв счет времени, забыв, где он и кто. Он смотрел в зрачки, но видел прошлое, настоящее и будущее, ленту жизни и жизней, мира и миров. Видел себя и соседей по улице, коллег и высоких гостей, подопытных и использованных в научных целях животных, людей. И видел связь меж смерчем в далеком прошлом с активностью солнца в далеком будущем, повядшей розой и снижением рождаемости, сбоя программы наноробота и крушения космолайнера. Он видел как миры закручивают свою спираль «ДНК» и понимал, что при всем прогрессе и высочайших достижениях в парпиксельных и голограммных технологиях, они недалеки как дети, уязвимы и беспечны, и дружным шагом идут в ад с гордостью и самолюбованием неся головы всего мира на плаху, которую сами же мастерили столько веков.
Права была «гостья», права, – холодком по коже пробежала мысль.
Войны и обнищание, разделение на статусы и ранги, уровень достатка и развития, освоение новых технологий, направлений, территорий и полная слепота – вот их удел. Мрак в зрачках сходный мраку в умах, поглощающий, убивающий, вырезающий то, что являло суть человеческую, равняло его с любым самым микронным атомом вселенной, все системы взаимосвязей. Их больше не было – порваны и растоптаны в угоду роботов, которых уже не отличить от людей, как людей не отличить от роботов. Убийство человека ли, системы, цветка или позитивного настроя оправдано ли, вольно – не вольно – рождало целую цепь убийств. И мрак ширился, множил директории захватывая все больше в свои сети, коверкал порядок превращая его в хаос. Как зеркало, отражая все природные законы с точность до наоборот.
