И вот вид с одной плоскости. Как необычно, как странно.
Крик без звука, зов оглушающий, но полной тишины. Рука протянутая, но не видимая, не принятая, не понятая.
– Не уходи! Не уходи!!! Стой, стой иииййй…
И. И. И и и.
Эхо. Гул и шелест волн – ее самой, но уже не ее…
– Не уходи, – прошелестело. Чиж замер, покосившись на Стасю, что хмуро обозревала океан, словно тоже что то услышала, а может, увидела.
– Ты что то сказала?
Женщина глянула, как огнем опалила и Николай поморщился, отворачиваясь: мерещиться уже всякое. И чего он спрашивает? К чертям бы ее послать за все выкрутасы. За что она с ним, как с врагом заклятым и даже не подступиться к ней, чтобы хоть какие то пояснения – объяснения получить. А тут послышалось, что зовет, да так, будто душу ей от печали выворачивает.
Как же, позовет, – с тоской покосился на прошедшую мимо женщину и поправил лямку РД с зондами.
Я – она, я – он, он – я, она – я. Мы одно.
Стойте. Куда же вы? Стойте!!!…
Порыв ветра бросил щепоть воды в спину Х Русановой и та будто споткнулась – замерла, похолодев. Осторожно повернула голову, уже зная что увидит, и все же, окаменела.
Николая к месту пригвоздило, в песок словно вбило и закрепило. Стоял дурнем и чувствовал лишь одно – ужас.
Из воды поднялась дымка, отделившись от поверхности волны, лизнувшей след его ботинка на песке. Легким облачком проползла в сторону и остановилась между Стасей и Николаем. Преобразовалась, превратившись в женщину – полную, почти точную копию Русановой.
Иштван, не слыша шагов за спиной, обернулся и в ступоре потянул за рукав Сван. На песке Пангеи у берега мирового океана теперь появилось четыре статуи.
– Э?… А? – ткнул в сторону дымчатой Стаси пальцем Пеши, требуя объяснений у друга, но тот отчего то лишь перекрестился.
– Еёё!! – донеслось, приводя в чувство всех – Борис заметил отставание товарищей и обернулся. Увидел призрак и громко призвал к вниманию остальных.
– Это… Что ж это? А? Хм, – выдал Ян, нахмурившись. Лаборанты осели на контейнеры. Иван осторожно пошел к патрульным, предусмотрительно обходя привидение как можно дальше. Он единственный не удивился, но озаботился и насторожился, что заметил Иштван.
– Что это? – требовательно уставился на командира.
– Хороший вопрос. Подбери еще пару – отвечу оптом, – буркнул, проходя мимо. Остановился рядом с парализованным, ничего не понимающим Чижом и упер руки в бока, хмуро поглядывая на призрак. А та, ну точь в точь Стася от макушки до ступней, только прозрачная и немая. Руки тянет, колышется и словно уверяет в чем то.
– Не спроста, – протянул Борис.
– Не к добру, – заметил Ян и покосился на Стасю из плоти и крови.
Чиж испугавшись за нее, рванул к женщине, загородил собой. В его уме жили суеверия его века. Он помнил рассказы о последствиях встреч с двойниками. И точно знал – то не байки, не шутки. Друг его, Виталий, перед боем ночью вот так же себя увидел. Ходил его двойник по окопу и сигареты «стрелял». Перед ним остановился, в глаза взглянул и растаял. До утра парень не дожил, погиб от шальной пули.
– Чур тебя! Уходи! Ее не трогай – меня возьми, – прокричал в прозрачное лицо подплывшего к нему призрака. Оно исказилось и стало почти плотным, почти неотличимым от оригинала. Но поразили Чижа глаза – они жили на «лице» будто отдельно и были реальны от кончика ресниц до крапинок радужки. В какой то миг ему показалось, что именно эта Стася настоящая, а та, что за его спиной – призрак. И потянулся, поддавшись порыву, испугавшись уже за эту. – Что с тобой?
И очнулся, услышав шум падения – Х Русанова рухнула в обморок. Николай приподнял ее, прижал к себе и услышал то ли мысль, то ли шепот:
– Не она, не она…
Он удивленно уставился на призрак и увидел, как тот испуганно отходит.
– Или не я? Не я…
Что то было не так, но что она не могла понять.
Она знала его и не знала. Он видел ее и не видел, знал и не признавал.
Она видела себя и понимала, что это она, но не понимала, почему он этого не понимает.
Остальных не видела – чувствовала. Их эмоции мысли внедрились в ее поле, как вернулись на родину, и осознались, четко распределившись по тяжести полей: страх, непонимание, сомнение. Масса, сонм братьев и сестер частиц, каждая из которых сообщила все что увидела и узнала пока скиталась, и теперь знала она и засомневалась сама, испугалась, примерив на себя, что выдали знакомые незнакомцы.
Она стремилась к себе – к Чижу и не могла пройти сквозь невидимую, но плотную завесу его эмоций, в которых любовь и неприязнь делились поравну.
Он был растерян и она растерялась. И поняла – лучше не тревожить, лучше не трогать, не звать, не возвращаться. Не сейчас.
Взметнулась облаком вверх, рассматривая себя на руках у него и, поняла чего не хватает ей – себя, той, и себя, его.
Ее, как отражения себя. Ведь ночи не бывает без дня, а любви без ненависти. Свет понимают, потому что не мрак, добро, потому что не зло. И ее поймут и примут лишь так.
Его – тела – тленной плоти, густейшего образования новой вселенной, в которой она проявиться, как он и, станет Творцом, как ее сотворили, как ее скопировали и послали продолжать рождать, впитывая в себя уже не легкие поля, но, проходя и через более плотные, утяжеленные структуры, чтобы поднять их и направить в Исток.
Теперь она родит и направит.
И все что ей надо – слиться с собственным отражением, потерянной заблудшей частью себя и проявиться как он, став реальной, плотной, творящей. Соединить и разделить.
Слиться и разделиться, чтобы умножиться и реализоваться.
Сотворить начало, чтобы не было ему конца.
Чиж сидел на песке, сложив руки на коленях. Рядом в той же позе сидела Стася и оба не смотрели друг на друга, и оба понимали, что что то потеряли и приобрели одновременно.
Иван присел на корточки перед Николаем и пощелкал пальцами, призывая к вниманию.
– Она мысль, – тихо сказал он ему.
– Не понял, – нахмурился Федорович.
– Она мысль. Идея. Несущая нечто неподдающееся нашему осознанию. Сформировавшаяся, но не рожденная – не реализованная.
– Откуда взял? – насторожился Иштван, зависнув над мужчиной. Тот плечами пожал, потерянно, удрученно.
– Не спрашивай. Я просто знаю и все. Я будто был в ней, будто был ею. Бред, но реальность. Не знаю, как выразить, но точно знаю – она не приведение, не двойник, а скорее уж начало раздвоения на живое и полевое, неживое же вовсе в ее понимании не существует.
– Коля, ты себя слышишь? – поинтересовался Ян, заподозрив образование горячки у товарища.
– Можешь иронизировать, можешь считать, что я сошел с ума, но я в глаза ее посмотрел и понял все. Даже не увидел, а именно понял или принял… как дозу облучения.
