по тому, что ты рассказала, лучше всего будет начать по-другому… Он будет жить, но мучиться. Обещаю. Может даже сойдёт с ума.
— Так вот, Грин… Я начинаю… — Мосфет сел напротив него. — Знаешь ли ты, откуда люди в Улье вообще поняли как жить? Ну например, как готовить живец? Как узнали, что потрошить нужно именно затылки переродков? О том, как жрать горошины? Жемчуг?
Грин ошалел от резкой перемены темы.
— Не знаешь? А вот скажу тебе — этому всех научили внешники. Забавно, правда? Люди, которые приходят сюда, чтобы разделать нас на органы сами и научили выживать местных… Разумеется сделали они это не от доброты душевной, и не сами. Как думаешь, откуда например появился Институт? Почему килдинги так тесно сотрудничают с ним? Я скажу тебе, кто сделал это — дезертиры.
Грин начал понимать.
— Понимаешь Грин… — проникновенно продолжил Мосфет. — Дезертиры среди внешников, это не трусы, и не слюнтяи… Это самое поганое дерьмо, которое есть в Улье. Я расскажу тебе как они появились. Был профессор, назовём его Франкенштейн. Или де Сад. Или Менгеле. Неважно. И работал он на внешников. День изо дня разделывал трупы, и живых людей — для изучения и сравнения инфицированных тканей. Органы паковал и отправлял во Внешнеландию, и получал за свою работу десятки тысяч, а может сотни тысяч монет. Писал научные статьи… А потом решил что этого мало, что начальство его не ценит, и хорошо бы заиметь например яхту. И знаешь, что он сделал?
Грин молчал. Ответа он не знал.
— Этот профессор стал воровать органы, которые вынимал у жертв, и приезжая во внешку на отпуск, стал продавать их на чёрном рынке. Сам понимаешь — уникальный товар — огромные деньги. И вот, друг мой он попался на горячем, или вычислили, что в одном из Экспедиционных корпусов работает контрабандист и вор, правда не поняли кто. И что же сделал этот профессор, понимая, что такие дела ему не простят? Военные преступления, и преступления против военных карают очень сильно. А преступления против денег карают ещё сильней. Стреляться он не стал — не мальчик горячий, сдаваться и писать чистосердечное уповая на милосердие тоже не стал. Он просто украл побольше оружия — пропуск докторский многое позволяет, выявил в себе наработанными тестами иммунность, а может вспомнил как кормил белым жемчугом подопытных, и принял сам. В общем он просто сбежал в Улей. Дезертировал от внешников. С кучей универсальной валюты — патроны, стволы, бронники, тепловизоры.
А вот это было уже интересно. Что-то подсказывало, что Мосфет не лжёт.
— И, дорогой мой, он подался на юга. Вот только как выжить в таком аду? Правильно — нанять помощников. И этот профессор научил иммунных как выживать принимая спораны, а потом и вовсе пользуясь своим красноречием сделал их своими телохранителями. А потом — нашёл тех, кто будет посылать орды безмозглых фанатиков, готовых умереть за него. Понял о ком я говорю? Килдинги друг мой, эта больная секта ублюдков. Как понимаешь, любой пастве нужно чудо. Заставь дурака молиться — он лоб расшибёт. А как заставить? Просто — нужно показать чудо. Это прекрасно понимала верхушка секты, а тут как раз был профессор, готовый организовать чудо. Причём не тихий интеллигент из фильмов, а в доску свой отморозок разделывающий ещё живых людей. И своими «великими знаниями» килдинги обязаны таким вот профессорам. Один из них кстати килдинг который зовёт себя Пастор.
Грин смутно припомнил, что Рой скептически отзывался о «мудрости килдингов», и их знании «великих тайн». Этот человек оказался прав.
— Чем больше было таких дезертиров, тем больше стало и влияние килдингов. И уже позже узнав секреты выживания появились муры — люди узнавшие, как принимать спораны и живец, и готовые резать ближнего своего за пару стволов от внешников. К тому времени дезертиров накопилось прилично, и они отделились от килдингов и назвали себя Институт. Но общее товарищество и уважение осталось. А килдинги продолжили и дальше говорить о собственной мудрости, и о том что они живут в Улье со времён фараонов.
Мосфет прервался и заржал.
— Нет, ну ты реально представь. — отсмеявшись сказал он. — Эти безмоглые обезьяны даже дату правления фараонов назвать не могут. Потому и говорят «времена фараона». Не могут назвать ни одного фараона… А почему не ацтеков? Майя? Шумеров? Да эти питекантропы даже не знают кто были раньше — майя или ацтеки! Сабина, эта старая дура говорит о собственной уникальности, мудрости, и о том что лично знала фараонов. Да я готов поспорить, что она была даже не кассиршей в супермаркете, а семечками на базаре торговала, и даже не в городе, а в деревне. А судя потому, что слышала о фараонах, то сама из двадцатого, а скорее двадцать первого века. Реально представь, что смогли бы ммм… переселенцы из Египта в тысяча трёхсотом году — это кстати примерные времена фараонов, точнее не помню. Без огнестрела, без машин и даже велосипедов? Что бы они смогли? Рассказать лотерейщику сказку о том, как бог Ра плывёт по солнцу, о том, как Сет убил Осириса?
Мосфет снова заржал.
— Но это всё вместо предисловия. И знаешь, как ни замалчивай тайну об этих людях, у внешников она всё равно всплывёт наружу. Тут мы подошли к самому главному. Вот, Грин, есть некоторые хмм… малодушные трусливые люди. Слабаки, куски бесхребетного дерьма. Отдельные учёные, или так, лаборанты, которые попав к внешникам в Экспедиционный Корпус и подписав контракт о неразглашении писают в штаны, когда понимают, что разделывают покойников, которые ещё час назад жили бегали. Блюют при виде окровавленной требухи. Падают без сознания, когда слышат крики препарируемых заживо. И зная то, что я рассказал тебе Грин, эти малодушные крысы или накладывают на себя руки, или делают тоже, что их предшественники — бегут в Улей. Но обычно долго не живут — их ищут внешники, муры, килды, и Институт. Обычно выживают те, кому везет найти отцов основателей — Институт.
Мосфет пытливо вгляделся в лицо Грина.
— И вот тут Грин вишенка на торте. Рой смог догадаться о том, что я тебе рассказал. Что бы о нём не говорили, но голова у него работает. И он понял, что для того, чтобы постичь тайны внешников, да самого Стикса ему нужен
