— Ты вспомнишь, — пообещал Костя. — Ты очень много вспомнишь. Так много, что не сможешь вынести. Столько что впору пулю в лоб!
— Сколько же у нас горя впереди, ребята… — прошептал Цыган. — Кончаются веселые детские игры в ковбоев, наступает просто жизнь.
— Костя, не форсируй события, — попросил Гош. — Может, ты еще не успел жениться.
— Как же! — раздраженно фыркнул Костя. — Не дождетесь!
Большой вдруг навострил уши.
— Это у меня слуховая галлюцинация? — спросил он. — Или кто-то скачет?
Все повернулись к лесной дороге, выходящей на перекресток под острым углом. Из леса действительно раздавался цокот копыт.
— Галопом шпарит, — определил вернувшийся к действительности и немного успокоившийся Костя. — Лезем внутрь! Мало ли, кто там…
— Черт возьми! — Гош хлопнул себя рукой по лбу. — Конечно же! «Молодые стрелки»! Костя, твоего Арканзас Дейва играл Кристиан Слейтер! А Билли Кида — Эмилио Эстевес! А Дока Скурлока… Ой, правда, на самом деле полезли внутрь!
— Вот именно, — согласился Костя, исчезая в башне. — Но все равно спасибо за информацию.
— А музыку к второй части писал Бон Джови! — радостно крикнул Гош, убегая к траспортеру.
— Я же говорю — крыша едет, — печально сообщил Цыган, опуская ноги в люк. — Эх, Гриша, залатай мне крышу! Черт бы вас побрал, русские! У меня ведь должна быть своя национальная культура, богатая и древняя. Кирилл и Мефодий, все такое… А я только и помню, что переход Суворова через Альпы, да «болгарский слон — младший брат русского слона»…
— Какой ты болгарин! — пробурчал Костя снизу. — Ты по национальности москвич!
— Я по национальности Регулятор! — ответил Цыган. — А ты ренегат. Променял светлую мечту о Диком Западе на дурацкие воспоминания о «Ред Уингз». Кстати, они взяли Кубок тогда?…
* * *
На горизонте Тула ждала очередной плюхи, но миномет так и не был развернут в боевое положение.
— Тут деревня есть недалеко, — сказал Цыган, разглядывая карту. — У озера. Поехали?
— В баньку… — мечтательно промурлыкал Большой. — Хорошо бы.
— Как с лошадью разберемся? — деловито спросил Гош.
Генри, снова оседланный и, похоже, абсолютно счастливый, мирно пасся на обочине. Костя, хмуро разглядывая вновь обретенного друга, курил неподалеку.
— Я тебе разберусь! — пообещала Женя.
— Он нам руки связывает, — объяснил Гош. — Мы же на технику пересели.
— А я на него пересела. Все!
— Как знаешь, — Гош повернулся к карте. — Хорошо, двинем потихоньку. В любом случае, на ночь умнее будет с перекрестка убраться. А баня нам тем более не помешает.
Часом позже машины остановились на берегу озера. Большой тут же отправился искать баню поприличнее. Костя вышел на мостки и сунул руку в воду.
— Теплая! — воскликнул он. — Градусов восемнадцать! Ну ее в баню, вашу баню! Я так полез! Дайте мыло!
Цыган тоже забрался на мостки и недоверчиво потрогал воду.
— Точно, — кивнул он. — Лучше спать пораньше ляжем. Эй, Большой! Иди сюда!
Гош бросил на землю черную куртку. Хорошая была идея пожалеть свои последние шмотки и переодеться в танковые комбинезоны. Стрельба — дело грязное и потное. Забраться в воду хотелось еще с обеда.
— Купалась раньше сразу с четырьмя голыми мужиками? — спросил он Женю.
— Я, конечно, девочка не стеснительная, — ответила та. — Но лучше уж пока на солнышке погреюсь. Как-нибудь после вас.
— На солнышке… — Гош провел ладонью по борту миномета. — Знаешь, какой самый острый кайф я испытал в армии? По весне, когда выглядывает первое солнце, улечься на теплую броню. И попробовать отогреться. Сразу за все лазанье по снегу, за все караулы при тридцатиградусном морозе… Зимой в армии очень трудно спрятаться от холода. На гражданке ты всегда можешь куда-то зайти. А в армии даже если и есть теплые места, не всем положено там находиться. Помню один зимний полигон, я тогда сидел в машине на наблюдательном пункте. Отличный комбинезон с ватной подстежкой, большой пушистый воротник, рядом гудит отопитель, в зубах сигарета… За бортом минус пятнадцать и сильный ветер, а мне хоть бы хны. И решил я высунуться в люк, чтобы слега проветриться. Выглядываю, а рядом из окопа торчат наблюдатели от прицепной артиллерии. Двое в шинелях таращатся в стереотрубу. Рожи красные, под носами, пардон, сопли примерзли… И дикая обреченность на лицах. Из которой подвиги рождаются. Хоть грудью на амбразуру, лишь бы все поскорее кончилось. Посмотрел на ребят, и стало так безумно стыдно, что я поспешил спрятаться обратно. Кто это сказал: «Нельзя привыкнуть к холоду, можно только научиться терпеть его»?
— По-моему, Амундсен.
— Что мы будем делать зимой, а, Женя?
— Зависит от того, куда ты нас приведешь.
— Я не знаю, — Гош отвернулся. — Больше не знаю. Конечно, хочется съездить в Москву. Есть у меня смешная надежда, что там отыщется какой-нибудь смысл жизни. А больше нам ехать, кажется, и некуда. Все обрушилось, все провалилось, и как ни печально, по моей вине. Еще вчера у нас был дом. А сегодня нет вообще ничего.
С озера донесся плеск и радостный вопль.
— Эй, капитан! — проорал Костя. — Чего застрял! Давай к нам! И мыло захвати!
— И полотенца! — добавил Цыган. — Эх, красотища!
— Все, что осталось, — пробормотал Гош, кивая в сторону озера. — Люди, у которых я отнял будущее. Жили бы себе — не тужили, пасли скотинку, культурно развивались…
— А потом вспомнили бы, кто они такие, и разъехались по родным местам. Не переживай, Гоша. Конец все равно один — каждый отправляется туда, куда его тянут воспоминания. Так что у нас впереди Москва. А потом ты что-нибудь придумаешь.
— Умная, — сказал Гош. — Аж противно. Как самочувствие?
— Ничего. Пореву еще немного и совсем успокоюсь.
— Ты уж прости меня…
— Да за что?
— Капитан! — требовали из воды. — Где заказанное мыло?!
— Иди к ним, — сказала Женя, мягко толкая Гоша ладонью в грудь. — И помни, что ты ни в чем не виноват. Так получилось. Все, убирайся.
Гош тяжело вздохнул и ушел к транспортеру за мылом и полотенцами. А Женя присела у гусеницы, положила голову на колени и подумала, что плакать больше не хочется, и это хуже всего. Разгром фермы, смерть обожаемого Малыша, гибель людей, к которым она уже начала привыкать — все события прошедших суток не столько расстроили Женю, сколько ожесточили. И то, на что сейчас жаловался Гош, она тоже отчетливо чувствовала.
Жизнь в очередной раз потеряла смысл. Куда бы Дымов ни повел свою команду, впереди ждала только беспросветная тоска. Новые места, новые встречи, даже новые воспоминания не сулили ничего хорошего. Слишком много горя осталось позади для того, чтобы ждать от будущего чего-то необыкновенного. Каким бы ни оказалось завтра, оно принесет только новые потери.
