Неизвестный стрелок явно выцеливал его. Не останавливаясь ни на мгновение, Павел взбежал по крыльцу, толкнул дверь и прыгнул в спасительную темноту коридора. Но на этот раз все-таки чуть-чуть запоздал — правая рука ощутила тупой удар, еще две пули выбили щепки из стены. Понимая, что это может быть не последняя очередь, Павел упал на пол, затем отполз в сторону, выходя из сектора обстрела.
По руке расползалась боль, Павел тихо выругался. Привстав, добрался до лестницы, поднялся на второй этаж, в свою комнату. Сорвал со стены автомат, бросил на стол. Потом, осознав, что не сможет стрелять, на ощупь отыскал в шкафу упаковку с бинтом.
Перевязывая сквозную рану, он вслушивался в происходящее на улице. Трещали выстрелы, но не так интенсивно, как можно было ожидать. Скорее всего, напавших на лагерь людей не так много.
Ухватив зубами конец бинта, он затянул узел, потом взял автомат и вышел в коридор, к окну — отсюда можно было видеть то место, откуда по нему стреляли. И точно, почти сразу Павел разглядел огоньки выстрелов.
Стрелял один человек. Бил экономно, короткими очередями по два-три патрона. Вот вспышки выстрелов исчезли, но вскоре появились вновь, чуть правее прежнего места — стрелок сменил позицию.
Приоткрыв окно, Павел левой рукой передернул затвор автомата. Попробовал прицелиться и понял, что не сможет толком стрелять — правая рука отзывалась на каждое движение нестерпимой болью. Стрелять в такой ситуации — значит только подставляться под ответный огонь.
— Зараза… — зло прошептал Павел.
Треск автоматных очередей стал сильнее — люди Кулика справились с неразберихой первых минут и теперь пытались организовать отпор.
— Кретины! — процедил Павел, злясь на свою беспомощность. — Свет, свет гасите!
Свет продолжал гореть, позволяя прячущемуся в темноте леса стрелку бить на выбор. Понимая, что если не может стрелять, то должен хотя бы руководить, Павел, прихватив автомат, вышел из комнаты. Уже собирался спуститься по лестнице, когда заметил через окно в торце коридора огонек выстрелов.
Это стрелял Кулик из окна своего кабинета на втором этаже. Глядя на вспышки выстрелов, Павел задумался — другой столь удобной ситуации может и не быть…
Подойдя к окну, он слегка приоткрыл его, потом сдвинул ближе занавески — никто не должен увидеть вспышку от выстрела. Кроме того, ему ни в коем случае нельзя промахнуться…
Отойдя на полметра от окна, он сдвинул переводчик огня на стрельбу одиночными патронами, потом прицелился, морщась от боли, и плавно спустил курок. Огоньки выстрелов в окне Кулика тут же погасли.
— Попал… — радостно прошептал Павел.
Прикрыв окно, он бросился на улицу. Понимая, что стрелок может его караулить, выбрался через окно на первом этаже, оставаясь вне зоны обстрела. Обежав дом, торопливо начал отдавать какие-то распоряжения — только для того, чтобы его заметили.
Стрельба еще продолжалась, но вспышек со стороны леса он больше не видел. Горела одна из машин, всюду лежали убитые и раненые.
— Прекратить огонь! — заорал Павел. — Не стрелять, я сказал!
Его услышали, огонь начал стихать. Наконец наступила тишина, нарушаемая лишь стонами раненых и тарахтением дизеля.
Стоя с автоматом в руке, Павел смотрел на лес, пытаясь понять, где находится стрелок. Прислушивался к своим ощущениям, но ничего не чувствовал.
— Паша, живой?! — К нему подскочил раскрасневшийся Чилим с автоматом в руке. — Вот суки, а!
— Они ушли, — холодно отозвался Павел. Потом поправился: — Он ушел…
— Кто — он? — переспросил Чилим.
— Он был один. Стрелял, пока была паника. Потом ушел.
— Догоним? — В голосе Чилима мелькнул азарт.
— Нет, — покачал головой Павел, — Это бесполезно. Он не дурак, Чилим. Совсем не дурак… — Замолчав, Павел огляделся. Потом вновь взглянул на Чилима: — Выставь охранение по периметру. И смотри, чтоб друг друга не перестреляли. Где Кулик?
— А я знаю? — пожал плечами Чилим.
Демонстративно нахмурившись, Павел направился к дому Кулика. Уже подходил к крыльцу, когда увидел Серьгу — тот только что вышел из дверей.
— Кулик там? — спросил Павел.
— Там… — мрачно ответил Серьга, — Мертвый… — Он раздосадовано махнул рукой.
— Помоги Чилиму выставить охранение, — велел Павел, думая о том, что у него все получилось, — И скажи кому-ни- будь, пусть займутся ранеными.
— Сделаем, — кивнул Серьга.
То, что Серьга не стал возражать и беспрекословно отправился выполнять приказ, было хорошим знаком. Морщась от боли в руке, Павел вошел в дом, поднялся по лестнице в комнату Кулика.
Свет в комнате был включен, — очевидно, его включил Серьга. Кулик лежал навзничь у приоткрытого окна, на его груди расползлось кровавое пятно. Рядом валялся автомат.
Хороший выстрел, — похвалил себя Павел.
Убедившись, что все прошло как надо и никто не сможет заподозрить его в убийстве Кулика, презрительно сплюнул на пол и вышел из комнаты.
Итоги ночного боя, продолжавшегося не больше пяти минут, были неутешительны. Девять человек убитых, включая Кулика, шестеро раненых, из них двое — тяжело. С утра прочесали лес, нашли места, откуда велся огонь. Обнаружили еще одного убитого, привязанного к дереву, — десятого. Он был убит ударом ножа в сердце. Это значило, что неизвестный враг действовал весьма хладнокровно, что, перед тем как напасть, он взял «языка» и что-то у него выведал. Но что?
Это были не последние неутешительные новости. Обнаружилась пропажа трех автоматов. Более того, найденный в том же доме мертвым Вася Сникерс тоже был убит не пулей, а ножом. Значит ли это, что действовал кто-то из своих?
Павел велел проверить, нет ли пропавших. Таковых не оказалось, что заставило Павла нахмуриться сильнее. Если все на месте, значит, враг мог быть здесь, среди своих. Даже отключение дизеля имело смысл — он и вырубил его для того, чтобы незаметно войти в дом. Вошел, убил Сникерса, забрал автоматы. Зашел в лес, пострелял. После чего спокойно вернулся и сейчас находится здесь, среди них… Так?
Нет, слишком много неувязок. Если он из своих, зачем ему было брать «языка»? Или это тоже элемент отвлечения внимания, в расчете на то, что все спишут на чужака? Вариант вполне возможный…
Мысли были очень неприятные. Павел уже собирался устроить форменный допрос — кто и где находился во время стрельбы, — как вдруг ему сообщили то, от чего у него буквально захватило дух. Один из бойцов сообщил о том, что незадолго до начала стрельбы видел в лагере незнакомца. И у этого незнакомца на правой щеке был большой шрам…
Это не просто что-то меняло — информация о незнакомце со шрамом меняла все. Более того, становилась понятной и та настойчивость, с которой Алексей — если только это был он — его выцеливал.
