Владимир Лошаченко - Наставники

Народонаселение постепенно привыкло к артиллерийским и пищальным выстрелам. Сашка, вконец измотавшийся, не успевал прокалывать дырки на брючном ремне.

В начале декабря, встретившись в малой трапезной с великим князем за чаркой вина, огорошил последнего:

— Все, князь Владимир, ухожу, меня дома заждались.

Князь Владимир пробовал уговаривать остаться, но потом понял — без толку и на следующий день на прощание закатил пир в честь уважаемого князя Пожарского. На пиру киевский правитель одарил Сашку бобровой шубой и княжьей шапкой с драгоценными камнями. Кроме того, полным облачением дружинника и позолоченными латами с красивым шлемом с полумаской, а также поясом с золотой пряжкой, да на нем кинжал и сабля восточной работы. Напоследок слуги внесли сундучок, покрытый алым корзном — княжеским плащом.

− А то твой шибко пообтрепался, — заметил князь Владимир.

В сундучке оказалось пятьсот златников — первые золотые монеты, отлитые на Киевской Руси. Золото в те времена было в большом дефиците.

Хорошо посидели, вино и меды лились рекой. На душе у Сашки благостно — скоро будет дома, наконец-то увидит жену, тетушку, Лань с Наставниками. Жаль, что Вёсну с собой нельзя взять. Во-первых, она вряд ли адаптируется в XXI веке, а во-вторых, две жены одновременно и в одном месте, нет уж, спасибо, не нужно катаклизмов.

Слава Богу, с Вёсной все устаканилось — она официально княжна и владеет Турово-Пинским княжеством.

Утро на подъем выдалось на редкость тяжелым, похмельным, правая рука наткнулась на что-то теплое и упругое. В полутьме спальни Сашка разглядел обнаженную девушку весьма приятных форм. Проснувшаяся красотка тут же жарко задышала, пытаясь завладеть его блуднем.

— Погодь, не замай, подай чего попить.

Девчонка хихикнула и тотчас принесла ковш холодного квасу на бруснике. Сашка глотал чудный напиток, искоса поглядывая на прелестницу — хороша чертовка. Придя в себя, обнял девушку за бедра.

— Вот теперь можно.

Утро окрасилось совсем другим цветом.

Сашку провожали две сотни дружинников — те, кого он натаскивал. Сам он ехал в повозке, на коне вряд ли бы смог. Отдалившись от Киева километров за двадцать, приказал остановиться и тепло попрощался с молодыми воинами. К их удивлению, и повозку отправил с ними, объяснив невнятно, что у него теперь другой транспорт.

Подождав, когда воинство скроется с глаз, вытащил хронопередатчик и нажал заветную кнопку.

Вспышка, несколько секунд неприятных ощущений − и в ушах возник гул проходящей электрички. Поднявшись с травы, Сашка быстро переоделся — современная одежда лежала в рюкзаке. Все дары великого князя он сложил в большой сундук и отправил Вёсне — себе оставил десяток златников на сувениры домашним.

В воздухе знакомо пахло железом, креозотом и выхлопными газами.

Из всей одежды оставил на память шелковую рубаху с золотой застежкой — остальное свернул и вместе с сапогами положил под ближайший куст.

Меч Святогора, закутанный в холстину и выглядывающий из рюкзака, не привлекал особого внимания. Сашка пытался позвонить по мобильнику Ивану Степановичу − не получилось. Придется добираться до Киева − и он пошел вдоль железнодорожного полотна к видневшейся станции.

Через полчаса ехал в обшарпанной электричке, радуясь возвращению домой, в своей родной XXI век.

На следующей остановке в вагон ввалилась компания галдящих отморозков, сходу начавших докапываться до пассажиров. Глядя на них, Пожарский подумал:

— Неистребима порода тупых уродов что в прошлом, что в настоящем.

Терпеть такое хамство нельзя. Сашка в две секунды вырубил хулиганов, затем, по его просьбе, два дюжих мужика на ходу открыли дверь в тамбуре, а он выкинул гоп-компанию под откос. Мужики ошалело спросили:

— А коль убьются?

— Да и хрен с ними, значит, планида у них такая, — беспечно махнул рукой Сашка. — Воздух чище станет.

Народ поддакнул:

— Это точно.

Выйдя на Центральном вокзале, Сашка поплелся на стоянку такси. Интересное дело, с Древней Руси уходил зимой, а здесь лето.

— Так, посмотрим местную прессу, тьфу, черт, все на украинском. Хорошо, цифры не поддаются хохлятской мове. Ага, девятое июня 2007 год — здесь прошло шесть дней, а там − почти полтора года.

Позвонив с вокзала Мастеру в Москву, договорился с ним о завтрашней встрече, здесь, у касс-автоматов.

В гостиницу Пожарский решил не соваться — перед хронопереходом допустил прокол − вместо загранпаспорта сунул в карман обычный общероссийский. Придется на сутки стать заложником частного сектора.

Рядом с местом стоянки такси волновалась толпа бабулек с плакатиками «сдаю хату». Взяв такси и усадив в него хозяйку − шуструю старушку в цветастом сарафане и кроссовках Nike, поехали на Бессарабку.

Говорливую бабульку звали Агриппина Петровна, и сдавала она половину дома, забавно говоря на смеси русского и украинского языка. Впрочем, безвредная болтовня была, пожалуй, единственным недостатком хозяйки.

Приехав на место, Сашка подивился скромности Агриппины Петровны — хатка представляла собой вполне приличные хоромы из желтого кирпича, спрятавшиеся среди яблонь и окруженные цветниками.

Трое сыновей давно разъехались по белу свету, приезжают раз в год с семьями и детишками. Одного вообще занесло в Америку — проживает в городе Мейкон, штат Джорджия.

Невзирая на Сашкины протесты, дескать, поел в ресторане, Агриппина Петровна усадила его за стол и накормила галушками со сметаной. Пока кушал, узнал последние новости рiдной Украйны. Бабуля последними словами костерила заворовавшихся политиков и националистов. Сашка вежливо поддакивал. Хозяйка сетовала:

— На нынешнюю пензию умерла бы с голода, слава Богу, сыновья не забывают — каждый месяц высылают по четыреста-пятьсот долларов. Материально, конечно, обеспечена, а пообщаться почти не с кем, вот и пускаю периодически квартирантов.

Отдохнув с часик, Сашка объявил радушной хозяйке о своем желании съездить на пляж — дескать, в Днепре еще не купался. Оставив задаток пятьдесят долларов и запихав в пистончик джинсов четыреста гринов, Сашка вышел на улицу.

Доехав на «антикварном» трамвае до Крещатика, сошел и в первом же попавшемся бутике купил большущее банное полотенце, которое кинул в фирменный пакет, предложенный молоденькой продавщицей.

Знаменитая улица, как и по всему постсоветскому пространству, оказалась забитой рекламой. Растяжки, щиты, рекламные тумбы, вывески на магазинах − все пестрело предложениями товара со всего света, кроме России. Народный слоган: «Хай похилятся, да повалятся, кляты москали!». Короче: «Украйне слава!».