Двор тут же наполнился деловитым шумом, окриками, стуком и беготней. Романов легко взбежал на полукруглое, выложенное светло-кофейной, с золотистыми прожилками, плиткой крыльцо, толчком нагайки, опередив часового, открыл мягко распахнувшуюся высокую дверь.
Сразу в большом светлом холле, из которого вели наверх две лестницы, а в другие нижние помещения – две двери, один из дружинников охранял пятерых сидящих на полу полуодетых людей – трех женщин и двух мужчин. Романов не стал спрашивать, кто это, – явно внутренняя обслуга. Еще двое – дружинник и порученец Шалаев – стояли по бокам изящно изогнутого по форме стены между лестницами дивана. На его желтоватой обшивке сидели в ряд полноватый ухоженный мужчина в халате (с залысинами и надменно-бегающим взглядом), молодая, стандартно красивая женщина в куче каких-то полупрозрачных тканей, смотревшая вокруг презрительно-равнодушно, и двое детей – встрепанная девчонка лет двенадцати-четырнадцати со злым взглядом и припухшей щекой и мальчишка – младше ее, испуганно сжавшийся внутри пижамы и глядящий на Романова огромными глазами.
Сидели они все четверо как-то… как-то порознь, отметил Романов. Щелкнул нагайкой по сапогу – все четверо вздрогнули, но женщина тут же приняла прежнюю презрительно-независимую позу, а девчонка выпалила, тыча рукой в одного из дружинников:
– Этот ваш пидар меня по лицу ударил! Вы знаете, что… – И осеклась, потому что нагайка Романова «выстрелила» у самых ее губ.
– Не бейте ее! – вскрикнул мальчишка и тут же снова сжался. Романов покосился на него и предупредил:
– Девочка, если ты еще раз откроешь рот, когда тебя не спрашивают, ты окажешься на месте тех ребят, которых повесили на воротах. Хочешь этого?
Девчонка, вжимавшаяся в спинку дивана, моргнула, из ее глаз моментально отхлынуло нагловатое высокомерие. Романов кивнул дружиннику:
– Бил зачем? Не шла – мог бы просто на плече притащить.
– Да не в этом дело, – буркнул тот. – Не удержался… У нее в комнате на стенах фотки висят, здоровущие, цветные… – Дружинник плюнул и замолчал. Но как раз вошедший Женька с кривой злой усмешкой достал нож и прямо на стене нацарапал печатными буквами: «ЭТО У НЕЕ ФИШКА. ОНА САДЮГА».
Девчонка, всматривавшаяся в Женьку, вдруг в ужасе пискнула совсем по-детски:
– Немой! – и стремительно подобрала под себя ноги, пытаясь, как ее брат, спрятаться внутри своего «взрослого» ночного одеяния.
– Если еще что-то тут испортишь – накажу, – сказал Женьке Романов. – Тут, скорей всего, санаторий сделаем, место удачное.
– Нельзя тут санаторий делать, – возразил дружинник, ударивший девчонку. – Моя воля – я бы тут сжег все.
– Посмотрим, – вздохнул Романов. – Но не гадить – это приказ в любом случае… Белосельский, вызови сюда Провоторова. Скажи, пусть переговорит коротко с освобожденными – и придет с докладом по теме. Я жду.
Женька салютнул, выбежал. Романов вздохнул.
– А на каком основании вы вообще обсуждаете, что тут будете делать? – Голос женщины был капризно-высокомерным. – Это наше имущество! Вы вообще кто такие? Я…
– Помолчите, – задумчиво попросил Романов… и она умолкла. Сразу. А Романов обратился к мгновенно и обильно вспотевшему Балабанову: – Николай Федорович Романов, витязь Русской армии…
– Очень приятно, – заулыбался Балабанов, привставая. – До нас доходили некоторые слухи…
– До нас тоже, – кивнул Романов. – Например, что Балабанов Петр Григорьевич записал себе в движимое имущество около сотни человек. И что он терроризирует поселок и несколько сел, посадив их на оброк натурой. И что в поселке под его эгидой действует рынок рабов, которыми он торгует весьма и весьма широко.
– Информация несколько искажена, – поднял белые сдобные ладони улыбающийся Балабанов. – Сами понимаете… стоит человеку начать что-то делать полезное – сразу клеветники… завистники… Да, я суров… иногда бываю суров, я хотел сказать… но это вынужденная суровость, я, в сущности, как отец… знаете, исторические прецеденты…
– То есть вы вообразили себя этаким феодалом? – Романов обежал Балабанова скучным взглядом от потных залысин до мягких тапочек. – Я хочу вас спросить тогда на понятном вам языке: а вы достаточно хорошо изучали историю? Вы знаете, что ожидало проигравшего схватку за власть феодала и весь его род?
Балабанов побледнел. Пошлепал губами. Бледность превратилась в зеленцу.
– Я могу быть полезен, – быстро сказал он. – У меня есть информация.
– Увести, надежно запереть, – Романов отмахнулся нагайкой.
Мальчишка заплакал, начал звать маму. К брезгливому изумлению Романова, женщина даже не оглядывалась на голос сына, она что-то попыталась сказать Романову – с широкой отработанной улыбкой – и вскрикнула: дружинник со щелчком откинул штык карабина и ткнул ее в зад.
– Больно!
– У меня есть информация! – твердил Балабанов, теряя тапки, припрыгивая и с надеждой выворачивая шею. – Мы ведь договоримся?! Мы договоримся, да?! Это же деловой разговор! Мы договоримся, я не сомневаюсь!
Романов, не слушая его, подошел к слугам. Ни о ком из них Женька не сказал ничего плохого – они были просто серенькой обслугой: врач, домашняя учительница-гувернерша, повариха, шофер, уборщица… Все их преступление было в молчаливом соучастии, невозражении, непротивлении. У поварихи и шофера были дети, две маленькие девочки.
– Можете быть свободны, – сказал он. Охранявший людей дружинник пристукнул прикладом, отступил в сторону, расслабившись.
Все пятеро запереглядывались. Повариха сразу вскочила и бросилась прочь. Шофер поднялся, пояснил, пряча глаза:
– Дочери… они в шкафу спрятаны… Им там страшно…
– Иди тоже, – безразлично сказал Романов.
Шофер вздохнул, пожал плечами. Умоляюще повторил, не поднимая глаз, – уже о другом, это было понятно, хотя он и не договорил:
– Дочери…
– Иди, – поморщился Романов. Мужчина ушел, тяжело шаркая ногами.
– Мне идти некуда, – сказал врач – молодой мужчина (уборщица плакала навзрыд, учительница тоже тихо всхлипывала, пряча лицо). – Я из Подмосковья… тут платили хорошо… Если правда отпускаете – в Подмосковье никак добраться нельзя? У меня там родители…
– Едва ли возможно, – сказал Романов. И спросил тихо: – Как вы могли? Вы же врач.
– Деньги…
– Я не об этом. Мне плевать, что и почему вы делали до войны. Сейчас… Вы же могли, например, всю эту шайку отравить! Просто отравить!
– Я про это думал, – сказал врач, и Романов ему поверил. – Я просто не знал, что потом делать. Совершенно не знал, что делать потом вообще… Если нельзя в Подмосковье – может быть, возьмете меня с собой? Все равно куда. У меня не было большой практики, но… я правда хороший врач.
