Глаза Ласло смотрели… и не видели. Изо рта все еще толчками текла кровь. Джек поднял руку к карману на рукаве… и замер в отчаянии — бинтовать дыру, в которую свободно прошел бы кулак, было бессмысленно.
— Анам, дериде,[95] — вдруг отчетливо сказал Ласло. И расслабился. Кровь сразу же перестала течь — остановилось сердце, и лицо Ласло стало белым, только след ожога остался малиновым.
И Джек понял, что теперь он один. Он бы очень удивился, узнав, что именно сказал Ласло. Наверное, это есть в каждом человеке — когда ему больно, он зовет маму, неважно, хороша она или плоха, и свято веря, что она прогонит боль, страх… смерть.
В горле Ласло что-то булькнуло, но это был уже не живой звук, похожий на урчание в водопроводной трубе. На открытые глаза венгра медленно садилась пыль…
Ничего не было внутри у Джека. Только один молчаливый, страшный, бесконечно долгий вопль. И, заглушая его, он взялся за пулемет.
«Печенег» заработал точно и четко, словно тоже хотел мстить за своего хозяина и друга, как человек. Вовремя: махди уже бежали по улице, ободренные молчанием дома. Джек срубал их в пояс с двадцати-тридцати метров, видя, как они переламываются, падают и больше не поднимаются…
Во дворе загремело. Джек подал на себя пулемет, развернулся и встретил ломящихся по трупам в упор, расшвыривая очередями. Его больше ничего не держало, можно было попробовать прорваться… но в радостном осатанении он продолжал бить то в окно, то во двор, счастливый от того, что больше нет ни страха, ни желаний — только одно: стрелять. Бить. Уничтожать.
«Печенег» поперхнулся. Лента! Перезаряжать было некогда… и незачем. Швырнув пулемет в дверь, Джек перехватил автомат.
Атака пока не повторялась. И Джек вдруг отчетливо сообразил, что сейчас его убьют. Он не сможет «держать» долго сразу дверь и окна. Они подберутся и бросят гранату. Или две, три — столько, сколько понадобится, чтобы убить его.
Джек вжался в стену, слыша, как всхлипывает его собственное дыхание. Ярость отхлынула. Юноша провел по лицу ладонью и, тихо засмеявшись, выдохнул:
— Убьют…
Стало страшно. Взгляд Джека заметался от окна к двери и обратно, усилием воли устранил панику. Мозг заработал четко, как хорошо отлаженный механизм: «Наверх!»
Забросив автомат за плечо, Джек выскочил на крыльцо, уцепился за край плоской крыши и резким маятниковым движением зашвырнул себя наверх. И вжался в сухую, горячую крышу, держа автомат наготове.
Он ощутил, как после трех почти одновременных взрывов крыша содрогнулась — дрожь передалась внутрь, затошнило. Потом внутри дома началась какая-то возня, и загремели очереди, густо, неотличимо одна от другой.
И все резко оборвалось. Зазвучавшие голоса были неразборчивы, внизу ходили. «О небо, пусть меня не найдут», — подумал Джек. Мысли исчезли. Он ждал и слушал.
И не поверил, когда услышал, как махди покидают двор. Перевалившись на живот, юноша подполз к краю крыши и, чуточку приподняв голову в тени, начал осматриваться. До него доходило все ясней, что в горячке боя его просто-напросто приняли за Ласло.
Улица перед ним была как на ладони. Но самое главное — юноша видел деревенскую площадь. До нее было рукой подать.
На площади сидели и стояли махди — с оружием, некоторые даже в единой форме, хотя и отвратительно выглядевшей, грязной и оборванной. Отдельно держалась группка «синих беретов», во главе которой стоял невысокий, но крепко сбитый боевик с жестким, энергичным и каким-то… каким-то нечеловеческим лицом. Нечеловеческим — иного слова Джек с ходу подобрать не мог, а первое впечатление, как известно, самое правильное.
Командир бандитов — никем иным он быть не мог — неожиданно дернул головой и скользнул цепким, внимательным взглядом по крышам домов. Не заметил, но больше Джек не стал смотреть на него пристально. Похоже, тот чувствовал опасность, как паутинка — малейшее дуновение воздуха. А потом…
Потом Джек ощутил, что ему трудно дышать. Пальцы юноши сами собой вцепились в побелку крыши.
Махди вытаскивали на площадь трупы. И Джек узнавал их.
Яромир. Иван. Вацлав. Отла. Денис, его Джек узнал по отсутствию головы. Нижняя часть тела — это Лунс. И Ласло.
Джек закусил запястье под перчаткой. Закусил, ощущая, как в рот потекла кровь. Горячая, соленая… Но боли не было.
Трупы его товарищей бросали безо всякой злобы. Совершенно равнодушно, как мешки или… или… Джек не мог найти сравнения. И это равнодушие было страшней злобствования.
Юноша закрыл глаза, горячо умоляя все силы на свете о том, чтобы сейчас — вот сейчас! — над деревней появились вертолеты. Пусть будет как в книжке… как в книжке…
Когда он открыл глаза, то увидел, как двое бандитов, подталкивая стволами и прикладами, вывели на площадь О'Салливана. Сержант шел, покачиваясь и опустив голову. Он не поднял ее, даже когда главарь ударил его снизу в подбородок, резко, насмешливо выкрикнув по-английски:
— Подними морду, сопляк! Посмотри на то, что ты натворил! Эх ты, слепец, дурачок! Сам, сам влез в ловушку!
Вся площадь захохотала — злобно, как сборище гоблинов. Не смеялись лишь двое или трое «синих беретов»: они были просто равнодушны, как истуканы неведомого бога. Злого бога.
О'Салливан поднял наконец голову. Все-таки поднял. Лицо сержанта выглядело настолько мертвым, что Джек втянул в себя воздух. Ирландец разлепил сухие губы:
— Вы ведь капитан… я вас прошу… если вы хоть немного на самом деле офицер… со мной — что хотите… — Голос его стал умоляющим. — Только отпустите ребят.
Джек мысленно ахнул. Как?! Еще кто-то?! Кто?! Кто?! Неужели…
Его мысли прервал издевательский хохот капитана, вновь подхваченный всей площадью:
— Ну ты шутник! — задыхаясь от смеха, выдавил офицер. — Надо же такое вылепить! Нет, вы слышали?! — Он огляделся, предлагая окружающим разделить его веселье, потом снова повернулся к сержанту. — Ты что, думаешь, что у нас честная война?! Отпустить их…
— Они совсем зеленые, — словно еще на что-то надеясь, тихо сказал сержант.
Капитан перестал смеяться, и по спине Джека побежали мурашки: таким страшным стало его лицо.
— Они не зеленые, сержант, — выделяя слова, сказал капитан, — они, как и ты, белые. Это разница. Большая разница.
— Я встану на колени, — тихо ответил О'Салливан.
— Вы слышали?! — Капитан снова издевательски засмеялся. — Ну вставай. Посмотрим.
Голова сержанта опустилась. Медленно, словно ломая что-то несгибаемое, он встал на одно колено. Потом на другое.
И капитан ударил его в грудь ногой.
О'Салливан опрокинулся на спину. Подняться со связанными руками было трудно, но он встал. И пошел на капитана, как слепой. Тот сбил его двойным по челюсти и корпусу. О'Салливан встал снова — капитан ударил его под ложечку. Ирландец снова встал…
