– Здравствуйте, Игорь Владимирович... Я ваша дочь.
Чапай уже несколько часов просидел в кресле, но видимого неудовольствия не проявлял. Его одиночество скрашивал тихо бормочущий телевизор, благо каналов здесь хватало и всегда можно было подобрать передачу на свой вкус. Перед креслом рыцарь установил журнальный столик, положил на него несколько разнокалиберных кухонных ножей, рулон скотча, топорик для рубки мяса, дробовик, паяльник, коробочку с зубочистками, всё пиво, что удалось найти в холодильнике, и тарелку с нарезанной снедью. Держа в левой руке книжку на английском языке, он, морща лоб на труднопонимаемых фразах, читал, не забывая параллельно следить за событиями на телеэкране. Время от времени Бровкин бросал в рот ломтик сыра или колбасы, отхлёбывал из банки и только после этого переворачивал страницу.
Он ждал.
«КамАЗ» стоял в очередной пробке, причём было ясно – это надолго. Со всех сторон его подпирали другие машины, в основном легковушки, разбавленные микроавтобусами. Время от времени этот поток дёргался, продвигался на несколько метров, затем снова замирал. Ехать подобным образом было очень неудобно – лучше уж постоять лишние минуты, но затем преодолеть сразу солидную дистанцию. Но это было невозможно – дорога диктовала свои законы. Ничего не поделаешь, будний день, да и время неподходящее. Скоро жизнь города замрёт, ездить станет полегче, водители будут работать, сменяясь по очереди, монотонно прочёсывая огромный город.
Они ищут.
– Я маленький...
– Еда...
– Она была рядом...
– Опять не покормили...
– Плохо...
...
– И молчат...
Лина сидела на удобном вращающемся стуле, выпрямив спину, будто по стойке смирно и, умудрившись при этом опустить глаза, смотрела на кружку с кофе, обхватив её двумя ладонями. Выпускница в разных вариантах прорабатывала, как бы потактичнее поинтересоваться, что с её спутницами, оставленными в приёмной. Хозяин кабинета, нервно меряя своё логово из угла в угол, внезапно остановился, обернулся к девушке:
– Ты пей, кофе очень хороший. Я... я же вижу, ты сильно замерзла. Как ты вообще догадалась выйти на улицу в этой распашонке? Не июль месяц!
Лина ничего не ответила, но послушно сделала микроскопический глоток. Кофе она пила первый раз в жизни, и напиток очень не понравился – слишком горький. Сахар ей положить не предложили, а попросить девушка стеснялась, вот и давилась невкусной жижей, делая вид, что всем довольна.
– Знаешь, Алина, я не так представлял нашу встречу, – вздохнул Антонов. – Я тебя искал, ты даже не представляешь, как искал.
– Я слышала, – кивнула девушка.
– Как? – опешил мужчина. – Ты знала про моё существование?
– Да, мне об этом рассказали два месяца назад.
– И что?
– Ничего. До этого я думала, что полная сирота.
– Понятно, – разочарованно протянул Антонов и нерешительно добавил: – И ты... решила всё же со мной встретиться.
– Нет, – честно ответила Лина. – Я не знала, о чём мне с вами говорить. Как-то это... неожиданно. Да и в тот момент мне было не до подобных разговоров. Я... болела. Сильно.
– И ты не могла со мной связаться?
– Могла.
– И?
– А зачем?
Покачав головой, Антонов горько усмехнулся:
– И вправду, зачем?
Открыв бар, мужчина достал початую бутылку коньяка, плеснул приличную порцию в пузатую рюмку, выпил просто, будто воду. Спохватившись, повернулся к дочери:
– Будешь?
– Нет, спасибо, я не пью.
– Ну да, тебе рано ещё. Хотя... Вам что, запрещают пить?
– Вообще-то, да, – призналась девушка.
– Неудивительно, – грустно улыбнулся Антонов. – Алина, я ведь очень многое узнал об этом вашем институте благородных девиц... И не только о нём. До сих пор не могу поверить, что даже десятая доля из всего этого бреда правда. Это действительно бред, но бред пугающе-реальный. И то, как со мной поступили, когда я попытался тебя оттуда вытащить, только подтверждает полученную информацию. Почему именно ты? Единственная моя дочь? Почему?
– Простите, но я не пойму, о чём вы спрашиваете?
– И не надо понимать, – отмахнулся Антонов. – Это я так, мыслю вслух... Не обращай внимания. И не говори мне «вы», это некрасиво. Я ведь всё же твой отец. Хотя, откуда тебе знать, как разговаривать с отцом... Почему ты молчишь?
– А что мне говорить? – удивилась девушка.
– Алина, неужели ты настолько бесчувственна? – с грустью поинтересовался мужчина. – Ты даже сидишь неестественно, спина по линеечке. Неужели тебе настолько прополоскали мозги? Зомбировали?
– Что? – опять не поняла выпускница.
– Там, внизу, когда ты на меня посмотрела, я узнал тебя с первого взгляда. У меня есть твоя фотография, из Хабаровска, правда, плохонькая, но узнал не по ней. Ты очень похожа на свою мать, очень. Когда я увидел слёзы в твоих глазах, я понял, что обрёл дочь. А сейчас... сейчас твои глаза сухие. Я, вероятно, ошибался... Алина, скажи мне хоть что-нибудь, только не молчи. Я хочу знать про тебя всё, даже больше, чем ты знаешь сама про себя. Мне очень тяжело говорить с тобой и смотреть на тебя. Когда я говорю, то говорю со своей дочерью, а когда я смотрю на тебя, то вижу чужую девушку, которая сидит, будто сжатая пружина. Господи, да что же с тобой там вытворяли, ты ведь и на девушку не похожа! Ты любила? Была любимой?
– Нет.
– Понятно: Монастырь, а это обязывает. Тебе девятнадцать, ты красива и умна, но при этом одеваешься безвкусно, не красишь губы и... Это ты избила охранников?
– Нет, – возразила девушка и уточнила: – Но я бы могла их избить, если вам это так важно знать.
– Опять «вы»!
– Извините, мне трудно воспринимать вас как близкого человека.
– Да я понимаю... Алина, скажу тебе одну вещь, возможно, для тебя это будет важно. Я догадываюсь, что ты пришла не просто так, а была вынуждена это сделать. Что ж, я и впрямь не лучший отец и другого обращения не заслуживаю. Но запомни, что бы тебя ни привело ко мне, я очень рад. Очень. Всё же в трудную минуту ты вспомнила, что не одна, что бы ни было потом, это останется одним из самых приятных событий в моей жизни. Я нашёл свою дочь.
Лина с удивлением поняла, что ещё немного и расплачется. А ещё она поняла, что если это произойдёт, то отцу будет очень приятно, и, возможно, после этого она уже не сможет говорить ему «вы». Но в то же время ей нельзя ни на секунду расслабляться, тот стержень, что держал её в напряжении, был хрупок и мог преломиться от столь сильного эмоционального толчка. После этого она неминуемо изменится, и кто знает, в какую сторону? Да, не исключено, что выпускница просто выплачется и пойдёт дальше. А если нет? Если это опасно размягчит её стальной характер? Да ещё и в такое время, когда весь привычный мир рухнул, сменившись жутким лабиринтом, кишащим неизвестными опасностями. И думать приходится не только о себе – на ней жизни двух воспитанниц. Нет, машины смерти не плачут, или делают это тайком, чтобы никто не видел.
