— Добро пожаловать в столицу. — Улыбнулся мне Шеврон, он повернулся к Маковецкому. — Готовьте жетоны, братцы.
Артём ничего не сказал, но по его взгляду итак было всё понятно. Рекс, всю дорогу лежащий у меня в ногах, вскочил и поставил лапы мне на колени. Я погладила пса, улыбнувшись.
Возможно, совсем скоро я встречусь с Крэйном. В животе вдруг что-то сжалось, и сердце забилось сильнее. Осталось ведь совсем немного. Может быть, завтра или послезавтра я уже увижу отца. Я закрыла глаза. Скорее бы уж, скорее.
До Белорусского вокзала мы добрались довольно быстро. Почти всю дорогу, пока мы ехали по шоссе, Шеврон ругал стоящих на Волоколамке торгашей и караванщиков, мешающих проехать машине. Пока мы пересекали столицу, я видела, что многие районы города стали словно бы отдельными городами. Некоторые из них были победнее и даже не охранялись, у других даже были выстроены стены у аванпостов.
Через полчаса мы уже были на Белорусском вокзале.
Я вылезла из машины и теперь разглядывала уходящие ввысь знания с трещинами и выбоинами на углах. Я смотрела на высокие крыши, видела, как серые стены высоток почти касаются друг друга. Как строгие здания превращаются в необычные: с разбитыми арками и узорами, или построенные из стекла. Здесь были и красивейшие здания-поместья давних лет. Они были невысокими, всего в несколько этажей, с вытянутыми окнами, украшенные изысканной лепниной.
Несколько минут я потрясенно рассматривала впечатляющее здание Белорусского вокзала. Здание было светло-зелёного цвета, украшенное белыми вставками и узорами возле дверей и огромных, разбитых окон. Башенки вокзала утыкались острыми шпилями в небо, старые вокзальные часы у деревянных, местами заколоченных дверей, уже давным-давно остановились.
Площадь у Белорусского вокзала была забросана автомобилями, обломками фонарей и другим мусором. Весь асфальт потрескался, кое-где был вырван из земли и разломлен на куски.
У меня над ухом что-то звякнуло. Я обернулась. Маковецкий кинул Шеврону мешочек с жетонами, и тот его ловко поймал. Он шуточно отдал Артёму честь и посмотрел на меня.
— Бывай, детка, — улыбнулся мне Шеврон. — Почаще улыбайся.
Они уехали, визжа колёсами по старому асфальту. Маковецкий некоторое время провожал их взглядом.
— Да, — протянул Артём. — Времена временами, а козлов в Москве меньше не становится.
— Ужасный тип, — с улыбкой добавила я. — Но если бы не они, мы бы ещё долго шли до сюда.
— Подождали бы часок и поймали бы попутку получше, — сказал Артём. — Но раз уж они согласились добросить до Белорусского, отказывать им смысла не было.
— Ну и что теперь? — спросила я у Артёма.
Маковецкий указал на большие деревянные двери под полуразрушенной аркой. Я уставилась на великолепные золотые узоры над дверьми, в центре которых была буква М.
— Теперь в подземку и до Тетральной пёхать, — буркнул Маковецкий, заходя за колонну, укрываясь от пыльного ветра, что сдувал нас на открытой местности. — Но для начала перекур.
Артём снял шлем и достал из кармана пачку сигарет. Он молча курил, хмуро оглядывая серые городские развалины, а я всё смотрела на него и думала, что он очень красивый.
У него правда был жуткий характер, но, кажется, девушки только и мечтают о таких самодовольных эгоистах. А я?…
Нет, Маковецкий, конечно, был потрясающим. Он был очень обаятельным, невероятно притягательным. И я даже, признаться, впервые в жизни не чувствовала неприязни от того, что мужчина обращал на меня внимания. Но до конца изморозь моего отчуждения к мужскому вниманию даже с ним так и не уходила.
Я закрыла глаза, вспоминая то, что я приказала себе не вспоминать ни при каких условиях. Но было уже поздно. Я опустила голову. Дыхание перехватило, и сердце забилось сильнее.
Надо было отвлечься и успокоиться, поэтому я облокотилась на колонну и прикрыла глаза.
— Орлова, тебе плохо? — бросая окурок, напряженно спросил Маковецкий.
Я кивнула. Он скинул рюкзак и достал бутылку воды, затем протянул её мне. Сделав несколько глотков воды, я несколько раз глубоко вздохнула и успокоилась. Не время. Сейчас не время. Вообще не время вспоминать об этом.
Я ещё выпила воды, растерянно наблюдая за тем, как холодный ветер гоняет обрывки листовок, пыль и пожухлые листья по улицам. Я посмотрела на бледно-голубое небо, последила за тем, как блики солнца скачут по осколкам стекол в высотках.
— Нам надо идти, — сказала я, закрывая бутылку воды и отдавая её Артёму.
Он как-то странно смотрел на меня, слишком пристально, чуть прищурив глаза. С подозрением. Он пытался понять, что не так. Но нет, Маковецкий, твоей проницательности не хватит на это. Ты не поймёшь.
Мы зашли на станцию и оказались в прихожей, отделанной желтой плиткой, уже порядком потемневшей и местами разбитой. Артём прошёл вперед, мимо касс. В одной из них стекло было выбито, и кассовый аппарат валялся на полу рядом с автоматами по продаже билетов.
Я поёжилась, оглядываясь в метро. На посеревшем от пыли потолке расползлись грязные разводы и пятна копоти. Воздух был наполнен пылью. Мы обошли торчащие металлические прутья и обломки мебели, и приблизились к длинным лестницам эскалаторов, уходящих вниз.
У эскалаторов с мятыми, грязными ступенями и разбитыми лампами у изорванных резиновых поручней уже было сложно что-либо разглядеть, так как сюда попадало мало света. Внизу темнота сгущалась, и невозможно было увидеть, куда уходит лестница и что ждало нас там, внизу.
Это было настолько жуткое зрелище, что я с трудом подавила дрожь. Внутри холодком заскрёблось неприятное ощущение страха. Маковецкий хмуро смотрел вниз, никакого страха в его глазах я не заметила, только задумчивость.
— Почему бы нам не пройти по верху? — спросила я у Артёма, стараясь не выдывать своей неуверенности.
Маковецкий помолчал немного.
— Потому что половина Москвы разбомблена и непроходима, — отрезал он. — К центру не подобраться по дорогам сверху. Во время войны Красную площадь и практически весь исторический центр Москвы удалось спасти только благодаря противоракетной обороне. Но то, что было направлено не в центр, разбило подступы к нему. Поэтому собери волю в кулак, и полезай вниз за мной, и смотри не сломай шею. Тут как по скалам лазать в одних трусах…
Я покривила ртом, глядя на то, как Маковецкий приближается к более менее целому эскалатору и начинает спускаться. Оставаться здесь одной мне совсем не хотелось, поэтому я поспешила за ним.
Наше путешествие к станции оказалось весьма долгим и тяжелым. Я думала, что если мы всё же добрёмся до станции, то Артём меня убьёт из-за того, что ему пришлось практически весь путь тащить на себе запуганного Рекса.
