Я в Александровском сквере на Октябрьской площади. Здесь, напротив Дворца Республики, находится старейший в городе фонтан в виде мальчика с лебедем. Точно так же он и называется. На его гранитном постаменте выбиты цифры «1874». Позже, из интернета, я узнаю, что это самый старый в Минске фонтан. Его запустили, когда в городе появился водопровод. По Карла Маркса дохожу до улицы Ленина и, минуя короткий бульвар, снова оказываюсь в небольшом сквере, где меня встречает еще один фонтан в виде круглой чаши с несколькими широкими ступенями.
Напоминая о наступающем вечере, загораются первые фонари. Их ровный желтоватый свет создает отчетливый контраст и сгущает тени. Воздух на удивление чист – дышится с превеликим удовольствием. Редкие автомобили, словно стесняясь, шуршат покрышками и спешат исчезнуть.
Ноги выносят меня к открытому пространству, и моим глазам открывается вид на стадион с высокими мачтами и многочисленными прожекторами. Я иду по неширокому бульвару, на скамейках которого сидят молодые парочки. Только тихий шепот, объятия и страстные поцелуи…
Ровный и непривычно чистый асфальт выводит меня на проспект Независимости, пройдя по которому, я оказываюсь на одноименной площади. Здесь много людей. Они общаются на какие-то свои темы. Слышны смех и веселые детские голоса. Да, на удивление, здесь очень много детей. Несколько минут я просто стою, любуясь игрой разноцветных струй в фонтане. Звук воды завораживает и приятно ласкает слух.
За несколько часов пешей прогулки я нагулял здоровый аппетит. В поисках подходящего заведения, где я мог бы поужинать, прохожу несколько кварталов и останавливаюсь у дверей ресторана. Изнутри льются звуки скрипки, которые всецело приковывают мое внимание. Определенно, это Карлос Гардель, точнее одна из его композиций, более известная как Por uno Carbeza. Более не раздумывая, толкаю дверь и захожу внутрь. Отделанный под дерево, зал тонет в приятном полумраке, а за столиками со светильниками под желтыми абажурами совсем немного людей. То, что надо. Скрипачом оказывается миловидная девушка, одетая в свитер и джинсы. Она, прикрыв глаза, выводит завораживающие аккорды страстного танго, а за ее спиной на черном рояле аккомпанирует молодой человек. Роскошный инструмент с полированными боками отражает приглушенный свет нескольких ламп импровизированной сцены.
Кухня, как, впрочем, и обслуживание, оказываются на приличном уровне, и я с удовольствием утоляю голод. Второй десерт прошу упаковать с собой – уж больно вкусным оказался медовик. На выходе меня поджидает такси, которое быстро доставляет к дому. Не уверен, что меня больше удивило: небольшая стоимость поездки или предупредительный водитель. На улице самый настоящий вечер. Хотя, может быть, его наступление кажется таким стремительным из-за появившихся на небе и почти неразличимых на уже темном небе низких туч.
Квартира встречает меня темнотой и почти неслышным шорохом занавесок, которыми играет легкий сквозняк. Спать еще рано – на часах только девять, но я помню, что сегодня меня ожидает серьезная работа. То, чем мне скоро предстоит заняться, не может оказаться простым. Еще несколько раз я пытаюсь дозвониться Мише и Марине Яковлевне, но никто не отвечает.
Приготовившись ко сну, достаю из сумки небольшой полиэтиленовый пакет, закрытый на струну. В нем лежит отрез ткани – платок неизвестной мне женщины. Едва я касаюсь его, отчаяние и безысходность черной волной захлестывают меня и холодными щупальцами сжимают сердце. Не верю! Не верю, что, по словам Учительницы, обладательница сего предмета проживет еще несколько месяцев или даже полгода. Ее максимум – пара недель, не больше. Она просто не хочет жить, и это хуже всего. Кажется, я начинаю плести, еще толком не заснув.
Я снова в Киеве. В обе стороны от меня разбегается улица с трамвайными рельсами посредине. Через дорогу – небольшой сквер. Я без труда узнаю улицу Бориспольскую и сам сквер, расположенный в сотнях метров от Дарницкого рынка – того самого, где я был вчера. За спиной – кирпичный забор, за которым находятся корпуса и цеха завода «Дормаш».
Минуту я стою неподвижно, вдыхая прохладный чистый воздух. Здесь и сейчас – осень. Но в отличие от яви погода совершенно не ноябрьская. В высоком ясном небе видны кудрявые барашки белых облаков. Солнца нет, поэтому тени отсутствуют. Было бы удивительно увидеть солнце – символ света, тепла и радости – во сне человека, чье сознание и разум съедает безысходная тоска и отчаянная безнадега.
Легкий ветер ерошит волосы, когда я пересекаю пустынную улицу и вхожу в сквер. Мне нужно добраться до 5-этажного кирпичного дома – так называемой хрущевки. Обреченную тишину этого мира нарушает лишь звук моих шагов да шорох падающих листьев. Кроны невысоких деревьев горят алым и золотым. Ветер едва заметно усиливается, и шелест умирающих листьев становится громче. Я иду, не разбирая дороги – найти тропинку на покрытой листвой земле невозможно. Да и не нужно.
Серое ничто клубится вокруг меня стылой мглой, когда я «созерцаю», чтобы удостовериться в правильности пути и в отсутствии тварей. Есть только я и человеческий силуэт неподалеку. Искра света в нем гораздо ярче, чем у обычных людей. Этого мне достаточно, чтобы поверить словам Учительницы о том, что обладательница платка сможет прожить еще несколько месяцев. Ей хватит для этого внутренней силы. Однако я смею надеяться, что мое вмешательство сможет помочь неизвестной, и осень, воцарившаяся здесь, не станет последней. Что этот мир еще увидит солнце, и сюда придет весна. Если только ее достойно это скорбное и печальное место.
Чистый подъезд встречает меня сырой прохладой и зелеными стенами. Ступени обычной лестницы выводят на третий этаж и тянутся дальше. Мне уже не нужно «созерцать», чтобы определить, в какой из четырех квартир на лестничной площадке находится моя цель. Проклепанная и обшитая дерматином дверь, звонок на стене справа от нее. Я жму его кнопку, и по ту сторону раздается звук, отдалено похожий на соловьиное пение.
Чтобы не пугать незнакомую женщину, я оделся вполне обычно – без привычной одежды армейского типа, без бронежилета, шлема и других мелочей, что делают пребывание в чужих снах более безопасным.
Проходит несколько секунд после того, как я позвонил, и в квартире раздаются спешные шаги, потом – щелчок замка, и дверь распахивается, являя взору женщину средних лет. Она одета в голубое платье до колен и белые босоножки. Ее русые волосы аккуратно зачесаны, и мне в глаза сразу бросаются красивые золотые сережки в мочках ее ушей, выполненные в виде бабочек с инкрустированными светло-голубыми камнями. Какой-то миг ее серые глаза еще глядят на меня с радостью, потом становятся сначала удивленными, а затем – безразличными. Ее тонкие брови опускаются, а улыбка блекнет и исчезает с ее губ.
