Осмотр мотоцикла оказался неутешительным. Твари в попытке отключить противооружейный щит раскурочили половину базовой электроники. Вторая половина просто выгорела при вспышке Пламени. Работенка предстояла не легкая. Основные запчасти уже подогнали, не хватало только кодировок. Трэвиус обещал раздобыть программы пятнадцатилетней давности, и основная работа намечалась после ближайшей жатвы. Морган вздохнул. Он решил, что поставит на байк все самое современное, не жалея ни времени, ни сил на изучение новых схем.
Объемная голограмма транслировала танец двух свирепых противников, не желающих уступать ни грамма любви многомиллионной толпы. А, тем более, своего законного места на Олимпе. Хортрон, оправившись от первого шока, твердо встал на обе ноги. Дышал он тяжело и прерывисто, но сдержанная свирепость говорила о том, что мужчина не потерял самообладания. Виктресс, в свою очередь, отшвырнула кнут вглубь зрительских трибун, где началась своя неистовая схватка за трофей, не уступая в свирепости соперникам на арене. Прошло уже более двадцати минут с начала шоу, и оба бойца стали немного выдыхаться. Чего, конечно, нельзя было сказать о зрителях.
— Что ж, пора закругляться, — с безразличием пробубнил Морган, уткнувшись в очередной выгоревший участок схемы.
Электроника была далеко не единственным, что нуждалось в ремонте. От удара при приземлении лопнули топливные элементы. К тому же обтекатель, помимо серьезных вмятин, покрывали следы когтей и зубов. Запас энергетических щитовых элементов тоже оставлял желать лучшего.
— Я не слышу вас, мои котятки! — кричала огромная голографическая голова ведущего над беснующейся внизу публикой. Призыв выглядел крайне нелогично, поскольку слова его практически тонули в восторженных криках.
Виктресс пошла в атаку. Вскинув голову, Морган сузил глаза. Какое-то склизкое, ноющее чувство проскользнуло в солнечном сплетении и, словно изворотливый червь, впилось в нутро. Ощущение было тошнотворным и препакостным, заставившим даже напрячь мышцы живота. Хортрон, готовый принять бой, в противоход бегущей к нему женщине выбросил второй кнут. Тошнотворное ощущение усилилось. Уходя от прямого удара, Виктресс юркнула вниз, прокатившись на бедре прямо под свистнувшим над ней хлыстом. Оказавшись за спиной мужчины, она тут же вскочила на ноги. В покрытой броней руке блеснул острый клинок из арсенала экзоскелета.
Морган замер. Он просто не мог ошибиться.
И не ошибся.
Хортрон резко выгнулся назад, уходя от смертельно разящего лезвия, прошедшего буквально в миллиметре от его лица. Воспользовавшись промахом женщины, по инерции развернувшейся к нему неприкрытым боком, он ударил ей в висок со всей силы кибернетической руки. А другой, ухватив ее за запястье, переломил кость вместе с экзоскелетом.
На мгновение все вокруг замерло. Толпа ахнула, погрузившись в заветный трепет. Липкое, шоковое состояние повисло в воздухе. Гладиатор поднял над собой лишенное чувств тело, включив дополнительные ресурсы для самого главного. Того, от чего зависело его дальнейшее будущее. А жизнь Виктресс теперь зависела только от выбора марсиан.
Держа женщину высоко над собой, Хортрон показывал всем обмякшее тело, нечеловеческим, нечленораздельным воплем обращаясь к толпе, начавшей уже верещать. Красные и синие голографические цифры вспыхнули и закрутились, перегоняя одна другую. Публика неистово, в экстазе жала кнопки голосования на своих местах.
— Оо, мои котятки! Так ли высока ваша любовь? Вы хотите видеть ее снова? Я не слышу вас! — голос ведущего звучал так же задорно и громко, но дрожь в бархатном тембре не могли скрыть никакие искусственные эмоции.
Самый невнимательный мог заметить излишнюю наигранность в интонациях, да и сам господин Дин-Сой не пытался этого скрыть. Он желал исключительного. Того, чего зрители не могли ему дать, потому что не хотели.
Прокрутка цифр начала замедливаться, заставляя их замирать одну за другой. На голосование отводилось меньше тридцати секунд. Миллионы зрителей, что купили право на голос в пределах Арены и за ее стенами, изъявляли свое законное право на убийство или помилование. Тридцать шесть миллионов, пятьсот тысяч и восемьдесят шесть граждан пожелали и дальше любоваться достижениями своего кумира. Сто восемьдесят миллионов, семьсот пятьдесят одна тысяча и двадцать один гражданин в этот день захотели созерцать более яркое и запоминающееся зрелище.
— Что ж, — явно дрожащим тоном выдавил из себя ведущий. — Сегодня Марс сделал свой выбор. И да будет так… — без былого задора, тихим, сломленным голосом закончил шоумен и резко отключился, предоставив зрителей самим себе.
Никакой ведущий им больше и не требовался. Толпа, только что признававшаяся в любви очередному своему кумиру, теперь жаждала его крови. Совсем недолговечна оказалась ее симпатия, и слишком стихийны решения.
Хортрон, издав дикий рев, разорвал пополам тело стройной, красивой Виктресс, умыв себя ее кровью. Марс принял свое решение, о котором забудет уже на следующий день.
Морган отключил проекцию. Смотреть дальше не имело смысла. Однако, после увиденного ноющее чувство внутри сменилось некой удовлетворенностью. Червь вдруг замер, перестав буравить кишки, а затем и вовсе растворился. Снова стало спокойно. От наступившего благополучия оживилась скука, усиливающаяся возникшей вдруг тишиной. Впрочем, вскоре ее нарушил входящий звонок.
— Морган, хорош бухать в одиночестве! Гони к нам, — смеялся с другой стороны уже изрядно поддатый босс. — У нас тут пойло получше!
— Уж в этом я сильно сомневаюсь! — засмеялся в ответ Морган, зная, что на этой степени опьянения в барах обычно начинают разбавлять всякую бормотуху.
— Да какая на хрен разница!?
Сзади к Трэвиусу подошла одна из крупных синеволосых женщин и обняла его за шею. Хотя, выглядело это будто она пыталась его задушить. Смачно поцеловав босса в губы, наемница уставилась в окно голограммы:
— Подгребай, гуляем по полной! — практически басом заявила синеволосая, стараясь перекричать беснующуюся позади них толпу.
Морган просветлел. Он совсем не прочь был сменить скучный вечер на хорошую гулянку. Вновь поднявшееся настроение к этому весьма располагало. Тем более, наметился веский повод. Шутка ли, практически миллион монеро за один рабочий день. Не отметить такое было просто непростительно.
Глава 18. Зависеть и желать
В спальне стоял промозглый холод, вызывающий липкую неуютность. Коррекция микроклимата, которая, вроде бы, должна приносить бодрящую свежесть, оказалась источником мерзкого дискомфорта. Этот факт лишь дополнял хоть и пышное, но довольно безвкусное убранство комнаты. Несмотря на то, что тяжелые шторы завешивали большие арочные окна не более чем на половину, пространство заполнял непроглядный мрак. Если бы кто-то зажег свет, то мог бы увидеть множество предметов роскоши, присущих самым различным историческим эпохам погибшей Земли. И если присмотрелся внимательней, то понял бы, что большая их часть являлась отголоском времен античной Греции.
Стены цвета слоновой кости украшали орнаменты антемиона, выполненные из чистого золота. Колонны, совершенно ненужные в помещении, все же создавали вид, что подпирают потолок. Громоздкий платяной шкаф из красного дерева и туалетный столик с внушительным зеркалом тоже, скорее, демонстрировали богатство, нежели имели практическую пользу. Зеркало не имело голографических элементов, являясь классической формой синтеза стекла с напыленным на него серебром. Небольшой стол-трапедза вместо своей основной функции нес совершенно иную — на нем стоял внушительных размеров лекиф, от которого расходился терпкий аромат эфирных масел. Меандр, огибающий окружность сосуда и изображающий сцену борьбы человека с большим быком, как ни странно, тоже блистал знакомой желтизной золота. Стоящий рядом удобный клинэ хранил следы частого использования. Его сильно продавленная поверхность была не менее протерта. Красный бархат обивки ложа сочетался с цветами вазы и столика. Наверное, это единственное, что отвечало относительной гармонии в окружающем пространстве. В центре спальни резко выделалась массивная кровать с шелковым бельем того же цвета, что и стены. Высокий балдахин с основой из небольших резных колонн полностью накрывал спальное место, заботливо укрывая своего обитателя.
