позиции, кузнецов, бросил взгляд влево, на резвящегося во всю Демьяна. Крепыш выдвинулся навстречу самым шустрым, уже отправил в нокаут одного и выбивал дух из второго. Эх, надо догонять!
Рванувшись вперёд к ближайшему из противников, долговязому и хмурому, попытался без затей достать его ударом справа, но чуть не наткнулся на встречную атаку, пришлось сначала отклонится, а дальше отступать, потому что руки противника оказались чуть ли не вдвое длиннее моих и махал он ими не хуже ветряной мельницы. Ну ничего, у меня не только руки есть. Немного разорвав дистанцию, выбросил вперёд правую ногу, встречая пяткой солнечное сплетение долговязого. Унергия удара, помноженная на инерцию движущегося навстречу тела сработали как надо. Противник, скрючившийся на полу, натужно хрипя, больше не представляет опасности.
Следующего тоже встретил ударом ноги, правда совсем низким, но от этого не менее эффективным. Жёсткий и неожиданный, отчего вдвойне болезненный, пинок по голени и три быстрых удара кулаками в голову, схватившемуся за больное место противнику. Готов!
Ещё один, невысокий и крепкий. Длинный удар слева блокирует предплечьем и сам чуть не достаёт меня ответным. Какой шустрый! Тогда попробуем иначе. Обманный финт слева заставляет шустряка отклониться вправо, но там его уже встречает размашистый пинок. Попав прямо в голову, он враз срубает юркого противника. Ого, как я, оказывается, умею!
Тем временем несколько хитрецов решили зайти справа. Чтобы не дать им преимущества, начал отходить назад, на ходу поглядывая, как там ситуация у Демьяна, который успел отдалиться от меня и был уже недалеко от стойки. На крепыша основательно насели целой толпой, видимо посчитав более опасным. Но тот довольно успешно сопротивлялся, за неимением оружия, отбиваясь от противников, немаленьких размеров, скамейкой. Ухватившись за один край, он яростно размахивал этой двухметровой доской с приделанными к ней ножками. Под ногами наступающей толпы валялось уже четверо несчастных, не успевших убраться с траектории движения скамьи, ещё один пытался отползти подальше, вяло шевеля конечностями и тряся головой, видимо тоже неслабо получил. Да уж, силён наш Демьян!
Бам! От внезапного удара и вспыхнувшей в затылке боли на мгновение потемнело в глазах, а ноги предательски дрогнули.
— Да кто так бьёт то? — донёсся откуда-то сзади голос седого Гендальф-Эйнштейна.
Я попытался отскочить в сторону и развернуться навстречу кузнецам, оказавшимся нейтральными лишь на словах, но не успел. Второй удар, обрушившийся на затылок, отправил сознание в небытие.
Темнота…
Пришёл в себя, лёжа на животе. Слегка шевельнувшись, под щекой ощутил неожиданно сухую шероховатую поверхность, совершенно непохожую на солому, устилавшую земляной пол корчмы. Странно…
Такими же странными и неожиданными оказались звуки. Ожидал услышать рядом радостные голоса коварных кузнецов, или даже довольное повизгивание Годуна, но вместо этого до слуха донесся мягкий шелест листвы и размеренное накатывание волн на берег.
В недоумении открыл глаза, приподнялся, опираясь на руки. Пальцы провалились в ту самую, сухо — шероховатую субстанцию, на деле оказавшуюся обычным речным песком. И окончательно вставая на ноги, с удивлением обнаружил, что нахожусь на песчаной, покрытой реденькой травой, широкой поляне, окружённой по сторонам зарослями кустов, вперемежку с невысоким частоколом молодых осинок. Звук набегающих на берег волн, слегка приглушенный стеной растительности, исходил откуда-то слева.
Следующим, что бросилось в глаза, была цветастая палатка, установленная посередине поляны. Рядом с ней, невысокий раскладной столик и такие же стулья, на столике одноразовая посуда, пакеты со снедью. Невдалеке потухший костёр, над ним на треноге висит котелок, даже издалека понятно, что деревяшки в костре давно прогорели и рассыпались чёрными углями.
Вполне мирную картину оборудованного места отдыха портило отсутствие самих отдыхающих. Хотя, может они просто купаться пошли, звуки прибоя вон, совсем рядом слышно. Но неясное пока беспокойство, зародившееся внутри не желало пропадать, а лишь усиливалось.
Проглотив внезапно вставший в горле ком, шагнул вперёд, с тревогой оглядывая брошенный неведомыми отдыхающими кемпинг. И чем внимательнее присматривался к доселе незамеченным деталям, тем явственнее эта тревога становилась.
Какие-то вещи и мусор, в беспорядке разбросанные по округе. Глубокая тарелка и крышка от котелка, валяющиеся возле костра, вместе с опрокинувшимся раскладным стульчиком. Также, при ближайшем рассмотрении, в немного скособоченной палатке, нашлась приличных размеров свежая прореха, и нехорошие бурые пятна, до сего момента скрытые яркой расцветкой материала. Такие же бурые отметины обнаружились и в других местах, на песке и небольших островках травы, чуть в стороне от столика. Постепенно удаляясь от палатки, эти пятна и пятнышки собирались в тёмные полосы, отчётливым следом тянущиеся к дальнему краю поляны.
Тревога, с каждой увиденной страшной подробностью, всё сильнее заполняющая душу, под конец превратилась в ненависть, ненависть в злость. Предмет этой злости я не мог понять, но легче от этого не становилось.
На, вдруг потяжелевших, непослушных ногах двинулся по отмеченному бурым следу. Зубы скрипели, словно пытались стереться друг о друга, а пальцы, до боли сжимаемые в кулаки, вот-вот грозились переломиться.
Передаваемая зрительным аппаратом картинка внезапно подёрнулась пеленой, словно через мокрое стекло посмотрел, а по щекам заструились наполненные горечью слёзы. Но облегчения эти слёзы не приносили, кипевшей в груди злости становилась всё больше.
Бурые полосы, напитавшие шелестящий под ногами песок, исчезали в стене зелени, оставив и на ней несколько густых, уже начинающих подсыхать, капель.
И не в силах больше сдерживать накопившееся внутри озеро злости, рвущееся наружу яростной волной, я закричал и бросился вперёд, пробивая грудью орошённые кровью заросли, а вместе с ними и тускнеющие, стремительно рассеивающиеся фантомы очередного, короткого сна — воспоминания, в этот раз позволившего так мало понять, но невообразимо много прочувствовать.
Темнота…
Вернувшееся в реальность сознание в первую очередь ощутило перемены, случившиеся с подотчётным ему телом. Руки и ноги напрочь потеряли подвижность. Но не потому, что меня внезапно разбил паралич, просто хозяйственные кузнецы за время моей отключки успели где-то раздобыть верёвку и теперь сноровисто опутывали ею конечности обезвреженному ими особо опасному преступнику под надзором Гендальфа — Эйнштейна.
— Кто ж энтак вяжет, бездари! — горланил старший кузнец. — Надыть чрез руку вона, и уж потом под энту петлю, а тама ужо тянуть, да покрепше!
Я лежал на животе, голова правым ухом прижималась к полу. Стараясь не показывать, что уже пришёл в себя, осторожно приоткрыл глаза, огляделся, насколько это было возможно из столь неудобного положения.
Старший кузнец стоял в полуметре от моего лица, остальные возились с верёвками, при этом один из них, судя по ощущениям, сидел на моих голенях, исключая возможность двигать нижними конечностями, может, ноги ещё не успели связать.
