Ангел просто болтался между небом и землей, ожидая, когда что-нибудь произойдет. Глазел на то, на се… Обычный зевака. Даром, что ангел.
Тот самый невнятный шепот удачи ангел услышал, пролетая над деловой частью города. Удача бормотала на 57-м этаже стеклянного небоскреба, сверкающего на солнце, как только что облизанный леденец. Запах от небоскреба исходил приторный. Пахло шикарными галстуками, дорогими блядьми и головокружительными деньгами.
Повинуясь призыву удачи, ангел слетел к нужному ряду окон и, определив то из них, от которого смердело деньгами и блядьми резче прочих, прилепился к стеклу. Потом, вспомнив о природной своей бесплотности, проник вовнутрь и обосновался на тяжелой бронзовой люстре.
В помещении находилось двое мужчин. Первый из них вольготно расположился на безразмерном кожаном диване, поглаживая ручного хорька, свернувшегося рядом с ним калачиком.
Второй стоял на почтительном расстоянии, аккурат под люстрой, и, по всему судя, делал доклад:
— …ничего не осталось. Винс, похоже, больше не боец. Головой повредился. Заикается и глазом дергает постоянно. И хихикает все время. Как дурень хихикает. Иногда отключается, скалится, что твой пёс, и будто внутрь себя смотрит. А потом снова хихикает. Жуть.
— Не ссы, Джейк. Это его жуть. До тебя этой жути дела нет. Ты уверен, что все произошло случайно?
— Уверен, сэр. Аналитики по-всякому раскидывали. Вероятность намеренного вмешательства полностью исключена.
— Что с парнем? Нашли?
— Разумеется, сэр!
— Кто таков?
— Обычный панк, сэр.
— Не нравятся мне панки, Джейк. Воняют… Знаешь, Джейк, за что я люблю хорьков? — спросил первый, взял хорька за шкирку и, подняв его на уровень глаз, повернул мордой к себе.
— Нет, сэр! — ответил второй.
— Я люблю хорьков — продолжил первый, пристально разглядывая своего питомца — за то, что вонь этих животных способна спасти им жизнь. Догадываешься, почему так происходит?
— Скажите, сэр!
— А потому, что хорек знает, когда нужно вонять. Все остальное время это на редкость чистоплотный зверь. Никакого неприятного запаха. Вообще — ни-ка-ко-го запаха. Чего не скажешь о нашем приятеле. Этот воняет постоянно. Даже здесь чувствуется. Полагаю, если его не станет, нам это зачтется за добродетель. Как считаешь, Джейк?
— Согласен с Вами, сэр.
— Раз согласен, отправь пару мальцов, пусть его определят. Но только так, чтобы парень перед смертью хорошенько обделался. Проявим великодушие, позволим вонючке напоследок повонять от души. Все, Джейк, ступай.
— Да, сэр, — сказал второй, по-военному четко развернулся и покинул помещение.
Первый бережно опустил хорька обратно на диван, встал, потянулся, хрустнув суставами, и прошел к огромному, во всю стену окну, за которым томно извивался в мареве выхлопных газов большой город.
«Фата моргана, мать ее!» — подумал первый. Затем он посмотрел вниз, на оживленную улицу, по которой туда-сюда сновали курьеры, спешили на ланч мелкие клерки и торговали несуществующими тайм-шерами уличные фармазонщики. На лице первого образовалась брезгливая усмешка.
Ангел отделился от люстры, подплыл к первому и завис рядом с ним. Ангел так же глянул вниз. Ангел не заметил внизу ничего, что могло бы вызвать брезгливость. Ангел пожал плечами и выскользнул во вне.
Начало было положено.
Несколько смешных вещей… Любой конструктивный, с точки зрения человека творческого, процесс основан на паре-связке деструктивных предпосылок. Причем предпосылок этих требуется не столь уж и много. В конечном счете все сводится к двум основным понятиям — чувство и желание. При желании основные чувства можно пересчитать по пальцам. Пальцев двух рук вполне достаточно. С желаниями и того проще. Их всего два. Либо усилить чувство, либо его истребить. Иные особо выдающиеся мыслители идут еще дальше, низводя все человеческое к одной единственной паре-связке. Да и из той норовят сотворить ублюдка-гермафродита. Один печально, но широко известный козлобородый австрийский морфинист ухитрился произвести ползучую революцию в умах современников и потомков, поставив во главу угла необоримый фаллос.
Положенный на Вы. Помноженный на Я. Повязав чувство физической любви, оно же — инстинкт к продолжению рода, с желанием реализовать это чувство максимально возможное количество раз. Полученный гибрид морфинист обозвал либидо и, пользуясь этим словечком, будто магическим заклинанием, принялся во всю врачевать скучающую публику, изгоняя из нее бесов, которыми сам же был одержим пуще остатних. Мудак, одним словом.
Может возникнуть вопрос, отчего ваш пок. слуга полагает репликацию себя в потомках явлением деструктивным? По той лишь причине, что действия, направленные на продление существования биологического вида в целом, разрушительны для каждой отдельно взятой его особи. Хотя, безусловно, приятны… (по здравом размышлении — издевательская компенсация). Дуализм, знаете ли. Пара-связка. Сунь-вынь. Инь-ян. Тянитолкай долбанный.
Если же говорить о естествознании во всех его проявлениях, то парой-связкой, заставившей человека его придумать, были страх — как чувство, и потребность в освобождении от него — как желание.
Животный страх перед неведомым. Заставляющий ползать на брюхе и безнадежно скулить на луну или еще на какую небесную шнягу. То ли моля о пощаде, то ли о немедленной смерти.
В начале времен природные явления объяснялись происками шалопутных духов-невидимок. Крайне иррациональная парадигма. Ничего не объясняющая и лишь нагнетающая жути.
Затем духи подросли в статусе. Явились боги. Обросшие свинячьей щетиной человеческих качеств и ставшие более понятными. Или доступными. Во всех смыслах. С одной стороны, иррациональности убыло, но с другого боку немедленно нарос трансцендентный чирей. Размеров чудовищных. Нарывающий сгнившей лимфой многочисленных неувязочек. При этом весьма болезненный. Но стоило ему лопнуть, как все, казалось бы, встало на свои места. Наркоманов-оракулов сменили пророки-трезвенники. Боги сдохли. Но открылся Бог. Истинный. Сущий извечно. Простая, светлая, все объясняющая концепция. Но совершенно непознаваемая. С человеческой точки зрения ничуть не менее иррациональная, нежели бытовавшие до прежде.
Ну, а человеку, твари безмозглой, но с амбициями, только того и надо. Едва придушив страх животный, убийственный, с помощью страха Божьего, животворящего, он тут же восстал против единственного своего союзника и покровителя.
«Бог умер!» — изрек очередной культовый чудила. Бог не замедлил доказать обратное на собственном примере этого чудака. Бородатый анекдот.
