Брат Николай кивнул, поднял конец уже отвязанной верёвки, затянул его вокруг правой щиколотки мертвеца, откинул полу плаща и извлёк на свет божий весьма нехилых размеров мачете. Перебросил левую ногу трупа через правую, крест-накрест, выкрутив нижнюю часть туловища на сорок пять градусов, и трижды с силой рубанул в районе тазобедренного сустава, да так точно, что бедро практически отделилось от таза. Осталось лишь разрезать лоскут кожи и штанов.
— Хватит? — поднял Николай откромсанную ногу.
— Вполне, — ответил пулемётчик.
— Пошёл, — ствол РПК упёрся под лопатку и направил Стаса вслед за открывшем дверь барака «братом» Николаем.
За свои двадцать восемь лет, что худо-бедно удалось продержаться среди живых, Стас понюхал разного, но такого… Едва он приблизился к дверному проёму, как в лицо шибанула волна смрада, сравнимого разве что с духом разлагающегося трупа обильно сдобренного экскрементами. Однако и это сочетание не могло в полной степени раскрыть неповторимый букет. Было в нём ещё что-то, трудно выразимое, но отчётливо воспринимаемое — болезненное и скотское.
— Двигай, — раздалось за спиной, и Стас шагнул вперёд.
Картина внутри барака соответствовала запаху — земляной пол, устланный сгнившей в зловонных лужах соломой, минимум света через грязные жёлтые стёкла крошечных оконец, и клетки вдоль стены. Клетки металлические, большие, человек на тридцать каждая, если, конечно, они предназначались для людей. И таких Стас насчитал шесть, разделённых перегородками, навроде здоровенных тюремных камер, плюс ещё одна, небольшая, в дальнем конце барака. На полу за толстыми прутьями были разложены кучки соломы, как раз где-то по двадцать пять-тридцать на камеру, стояли в дальних углах ржавые вёдра, а по центру каждых «апартаментов» располагалось большое деревянное корыто с остатками того, что здешним обитателям, видимо, предлагалось употреблять в пищу. Вот только самих постояльцев не наблюдалось. Хотя нет. Стас прошёл мимо предпоследней клетки и заметил движение на полу, но, как следует, рассмотреть не успел.
Шедший впереди Николай снял с пояса ключ и открыл дверь маленькой камеры.
— Располагайся, — пулемётчик надавил стволом посильнее и пропихнул Стаса в его новое место обиталища. Клетка закрылась, лязгнул замок, и «служители господни» с чувством выполненного долга направились к выходу.
— Эй! — крикнул Стас им вслед. — Дайте с главным поговорить! У меня дело есть к нему! Слышите?
Но никто не ответил. Свет жёлтой трапецией упал из дверного проёма на грязный пол и снова потух.
— Суки! — он пнул валяющееся рядом ведро. То раскатисто громыхнуло о прутья и, откатившись назад, уставилось на обидчика проржавевшей дырой в боку.
— Тише, — донёсся откуда-то испуганный женский голос. — Тише. Не нужно шуметь. Не нужно. А то накажут.
Стас пригляделся и рассмотрел шевелящийся во второй от него клетке бесформенный объект. Собственного цвета он не имел, а потому вначале показалось, будто в движение пришёл кусок загаженного земляного пола. Бурые, чёрные, коричневые пятна, перемежаясь, выстроились в нечто напоминающее стоящего на коленях человека.
— Шумных бьют палками, — продолжил объект. — Насмерть забить могут. Не нужно шуметь.
Стас прикрыл ладонью глаза от падающего из оконца и мешающего всматриваться в полумрак света. Очертания говорящего женским голосом объекта стали немного чётче. Теперь уже можно было различить едва поблёскивающие глаза на заросшем грязью и обрамлённом спутанными волосами лице.
— Кто ты? — задал он первый пришедший в голову вопрос.
— Маша, — ответил объект и, увеличившись в высоту, сделал несколько шагов навстречу. Подойдя к перегородке, Мария остановилась и села. — Ты откуда?
Стас хотел ответить «из-за Оки», но, подумав, решил, что не стоит откровенничать. Не известно, какие чувства питает эта Маша к заречным обитателям. Лучше будет сначала расспросить самому.
— Издалека, — выбрал он нейтральный ответ.
— Ты торговец? — продолжила Маша демонстрировать неожиданную любознательность.
— Да, торговец.
— Чем торгуешь?
«Ну какая тебе нахрен разница, чем? Свинцом!»
— Тканями.
— Тка-анями… — мечтательно повторила Маша. — Я люблю ткани. У меня раньше много платьев было. Красивых. Одно — самое красивое — голубенькое, с белыми ромашками, маленькими-маленькими. Папа мне любые ткани покупал, какие только захочу, а потом платья из них шили… — Она вдруг замолчала и всхлипнула.
— Маша, — позвал Стас, спеша отвлечь «прекрасное» и готовое разреветься создание от деструктивных мыслей, — Маша, что это за место? Где мы?
— Место? — переспросила она и шмыгнула носом. — Ну, как же? Это крепость имени Святого воина, защитника земли русской, преподобного Ильи Муромца.
— Чего?!
— Чего слышал! — произнёс совершенно неожиданно старческий мужской голос, принадлежащий непонятно кому. — Отвяжись от неё со своими расспросами.
— Кто это? — обратился Стас в темноту.
Маша вскочила и, звеня кандалами, потрусила к противоположной перегородке.
— Тихо, тихо, деда Захар, тебе много говорить нельзя, а то опять кашлем зайдёшься. На-ка, попей, — она подняла с пола миску и протянула её к куче подрагивающего тряпья.
— Кто здесь главный? Как с ним поговорить? — не унимался Стас.
Маша повернулась и взглянула с упрёком.
— Не надо деда Захара тревожить, хворает он.
— Тогда сама ответь. Ты можешь ответить?
— Э-эх-хе, — куча тряпья поднялась и прислонилась к стене.
— Что же ты? Лежи, нельзя тебе…
— Цыц! — осадил Захар не в меру беспокойную сиделку. — Сам знаю, без сопливых. Он же не отстанет, так и будет гундеть. Не отстанешь?
— И не подумаю, — ответил Стас.
— Отец Фома за главного тут, к нему тебе надо, если разговор имеешь, — начал излагать Захар, но тут же умолк и затрясся в приступе сухого кашля.
— Я же говорила, что нельзя, — снова залепетала Маша. — Отец Фома, — переключилась она на Стаса, — с рабами не говорит, и с тобою не станет.
— А какой разговор-то у тебя к нему? — продолжил Захар сиплым голосом, так и не откашлявшись. — Важное что?
— Важное, — кивнул Стас. — Для меня, по крайней мере. А далеко монастырь этот от Арзамаса?
— Километров восемьдесят должно быть, — вставила Маша, пытаясь уберечь своего пациента от нового приступа, и дед Захар кивнул в знак согласия.
— Угу, а всего сто тридцать семь. Далеко я забрался, — прикинул Стас и сам не заметил, как озвучил свои расчёты.
