Ольга тем временем расстегнула сапоги, отшвырнула их в угол, повесила пальто на вешалку и вошла в комнату. Прошла и села напротив.
Алексей вместе с креслом повернулся к ней. И впился глазами в любимую женщину, которой не должно было здесь быть. Она ведь погибла два дня назад!
Хотя он и не видел тела, но такая уверенность не покидала его все эти дни.
Погибла. Нет ее.
Тем более запись на видеопленке более чем наглядно демонстрировала то, как она перегнулась через парапет моста и упала в воду.
– Ты звала меня. Я пришел, – глупо обронил он. – Только я не пойму, как же? Ты ведь умерла? Утонула.
Говорил он спокойно и сухо. Как будто ронял камни себе под ноги.
И оглядывал Ольгу. Не верил ей. Не верил этой квартире, не верил мебели... Самому себе, леший задери, не верил.
И тут до него дошло, что было не так, что не понравилось ему в вошедшей в комнату Ольге.
Следы!
На полу, там, где она прошла от двери к креслу, остались мокрые следы! Словно она только что вышла из душа и босыми ногами прошлепала к креслу, на ходу вытирая голову полотенцем.
„Умертвие“, – стрельнуло в голове.
– Как это я утонула? Где? Что с тобой?
– Оля, не надо. Не горячись. Я не знаю, где мы сейчас и что с нами происходит. Не могу понять. Но у меня есть пленка, видеопленка, на которой заснято то, как ты ухнула с моста в реку. Она в машине...
– Как это „ухнула с моста“? – подозрительно прищурилась Ольга. – С какого моста?
– С Арбатского. Ты сама сбросилась в воду.
– Что значит сама? Как это сама? Чекнулся?! Самоубийство – грех! Мы не вправе распоряжаться тем, что нам не принадлежит! – истово заговорила она. – Как, сама! Грех великий, Лешка!
– Оля, пойми, я не видел тела. Я не уверен...
– Тела не видел! А перед тобой что? Не тело??! – она в запале рванула блузку на груди. Ткань с треском разошлась, явив свету великолепную грудь, поддерживаемую чисто символическим бюстгальтером. Груди упруго качнулись. – Это что, не тело?!
Алексей, как завороженный, уставился на полуобнаженную грудь жены. То, что он увидел, было абсолютно невероятным. То есть грудь была конечно красивой, но привычной. А вот отсутствие нательного крестика, с которым Ольга не расставалась даже в бане, креста, переходившего в ее семье из поколения в поколение, от матери к дочери, – не было.
Обычно он свисал на цепочке с шеи Ольги и прятался в ложбинку на груди.
Но сейчас ни цепочки, ни крестика не было. Живая Ольга ни за что бы не рассталась с семейной реликвией. Тем более, что была она истово верующей, что порой даже осложняло взаимопонимание между ней и Алексеем на ниве „семейного долга“.
Однако, несмотря на все заветы Белого Христа, как называл его Алексей, истинно христианского смирения в ней не было ни на грош. Характер у Ольги был достаточно стервозный и склочный. Хотя Алексей и пытался сглаживать конфликты, иногда у них разгорались нешуточные ссоры. Наиболее активной стороной в которых была Ольга.
Скандалила. Потом плакала, потом мирилась.
Потом опять находился повод.
– Оля, а где твой крест? – спросил Алексей и сжал правую руку в кулак. Кедровые плашки сошлись со стуком. Про себя он начал читать заговор.
– Какой крест? – сделала большие глаза, будто не понимая о чем речь, Ольга.
– Твой нательный крест, – ладонь начало жечь будто горчичником. – Ты с ним не расставалась.
– Ах, этот крестик! – удачно изобразив забывчивую дуру, воскликнула Ольга. – Он стал мне мешать. Там, на полочке лежит, в ванной. – И неопределенно махнула рукой в сторону коридора. Правя рука уже собралась метнуть руну Силы, Алексей напружинился, готовый сорваться с места...
– Понимаешь, Лешка, тебя так долго не было... Очень долго. Мне пришлось пережить несколько... трудных месяцев.
– Не заговаривай мне зубы, Оля.
– Я не заговариваю, – Ольга бросила быстрый взгляд в прихожую. – Я... понимаешь... подожди минутку, ладно?
И, вскочив с кресла, быстро прошла через коридор в спальню.
Алексей застыл соляным столбом прямо в кресле. Еле сдержал готовую сорваться с пальцев руну. Ну не мог он, не мог вести себя с этой взбалмошной красавицей как с врагом, которого следовало обездвижить и... по ситуации.
Он поднялся, усилием воли гася рунические знаки, и осторожно последовал за Ольгой.
Из-за закрытой двери раздался детский плач.
Стараясь ступать как можно тише и не задеть мебель, которая все еще меняла очертания, а порой и место в зыбком мареве, наполнявшем квартиру, подкрался к двери и приоткрыл ее. Чуть-чуть. На сантиметр, чтобы взглянуть.
Ольга стояла спиной к нему, склонившись над детской кроваткой с балдахином и противомоскитной сеткой.
– Сейчас, маленький мой, сейчас, – ворковала она.
В кроватке пищало и копошилось.
– Сейчас я тебя покормлю, маленький. Мамочка покормит своего принца. Да, – продолжала сюсюкать она. – Наш папочка вернулся, отвлек мамочку. Ох, этот папа...
– Какой на хрен, папа? – Алексей открыл дверь и шагнул в комнату.
– Его папа, – ответила Ольга не оборачиваясь. – Ты.
И, аккуратно достав младенца из кроватки, повернулась к Алексею.
„Так ангелов рисуют. Херувимчиков“, – подумал Алексей.
Сравнение было более чем удачным. На руках у Ольги улыбался маленький ангелочек. Все как положено: курчавые светлые волосики, голубые, как небо, глаза, щечки с ямочками. Не хватало крылышек для полноты картины. Малыш был упитанный, ладненький.
– Откуда он? Чей? Что за нафиг?
– Это твой сын, Алешка. Твой сын, – чуть не по слогам, как дебилу, сказала ему Ольга.
– Откуда?
– Что значит откуда? Из тех же ворот, что и весь народ. Родила вот, пока тебя не было. Но не сомневайся – он твой. Твой и мой. Я тебе хотела сказать... перед тем как раз, когда мы в этот дом поехали. Я того, что там было, не помню. Я помню, что очнулась в машине, твоей машине, в каком-то подземном гараже. Потом появился этот человек, который приходил к нам с заказом, и сказал, что ты пропал. Исчез. Зашел в дом и не вышел. Предложил мне скрыться, так как, мол, те силы, что сокрыты в доме, могут быть опасны для меня и будущего ребенка. Я спросила, откуда он знает про ребенка. Он ответил, что долго общался с женщинами в „интересном положении“. И все видит буквально по глазам. Он предложил мне... исчезнуть на время. Родить в спокойном месте. А потом вернуться. Все расходы обещал взять на себя. Он так и сделал, как обещал. Правда, повел меня пешком, потом мы взяли такси и поехали. Поехали куда-то за город. И попали в чудное место. Понимаешь, как будто санаторий для рожениц, но я там была одна. То есть там были люди, странные, правда, очень молчаливые. Но такие... радушные. За мной и малышом отменно ухаживали. Роды прошли без осложнений.
