Женщина не ответила.
Ш. сбил по дороге собаку, одного из бездомных псов, что собираются теперь в стаи, лазят по помойкам, дерзко выпрашивают куски у торговцев мясом, ловят мелкую живность и птиц, нападают на людей. Он не остановился, он не думал останавливаться, он был в ярости, он почти не видел дороги и не разбирал ее. Мендельсон сидел рядом, он был в тяжелой, мутной дремоте, голова его запрокинулась и билась поминутно о подголовник сиденья. Быть может, в мозгу его выпуклом, в полусферах свинцовых разыгрывались теперь небывалые страсти по Морфею. И сны, возможно, являлись ему посреди землистой дремоты его, но замысловатые и небесспорные. Наконец, он вздрогнул и выпрямился.
— Куда мы едем? — с мрачною неуверенностью Мендельсон говорил, только все по сторонам озираясь.
— Туда, где счастье подают лошадиными дозами, — сухо ответствовал Ш.
— Бог, истина, счастье. Обозначения есть, обозначаемое отсутствует, — Мендельсон возразил.
— Черт побери! — заорал Ш. и по колесу рулевому кулаками ударил. Кипяток был в груди его, уголья жгли утробу его, гнев воспалял кожу его и нервы его сверхъестественные.
— Что такое? — заботливо спрашивал Феликс.
— Если они не хотят, чтобы я был, я и не буду! — говорил Ш. в раздражении.
— Нет, отчего же? Будь, пожалуйста…
— Если все — такие уроды и недоноски, так я не собираюсь быть посредником в их низостях. Я само… устраняюсь.
— Верно, — согласился покладистый Феликс. — Мы уходим из их мерзкого сообщества.
— Скоты! — крикнул Ш.
— Дерьмо! — крикнул Феликс.
— Ублюдки!
— Подонки!
Автомобиль остановился. Улица узкая, затрапезная была или переулок зашмыганный, Ш. этого места не знал, вообще же об этом районе представления у него были самые общие. Впрочем, это было ему все равно; бензина в баке еще оставалось достаточно, и ехать он мог даже и наугад, едва выбирая умом своим нетрезвым иные немыслимые бездорожья.
Вдруг лицо Ш. исказилось усмешкой бесплодной и безнадежной, как это бывало иногда у него одного, и только у него одного.
— Я жду от Бога извинений за то, что жизни моей удивительной Он легкомысленно положил предел, — выкрикнул еще Ш. Впрочем, он споткнулся по дороге, и конец фразы его сбился в нетрезвом диминуэндо. — Это просто ни в какие ворота не лезет… — бормотал еще он.
— Ну, это уж ты преувеличиваешь, — удивился Мендельсон.
— Что?! — возмущенно говорил Ш.
— Как тебе будет угодно, — поспешно говорил Феликс.
— У нас еще что-нибудь есть? — спрашивал Ш.
— У нас давно уже ничего нет, — возразил Феликс. — Разве ты забыл?
— Как давно? — спрашивал Ш.
— Полчаса, — ответил Феликс.
— Плохо! — Ш. говорил.
— Мне завтра рано вставать.
— Какого черта? — возмутился Ш. — Мы так давно с тобой не виделись!
— Меня ждут дети, — твердо говорил Мендельсон. И после усилия такого взгляд его затуманился.
— Какие еще дети?! — крикнул Ш. недовольно.
— Мои дети. У меня завтра первый урок.
— Не говори мне ничего про детей, — попросил Ш. — А то мне, может, снова станет плохо.
— Ты не прав. Дети хорошие. Только ужасные сволочи. Еще маленькие… подростки… но уже такие сволочи!..
— По-твоему, сволочи вырастают из ангелов? Большой человек — большая сволочь, маленький человек — маленькая сволочь, — Ш. говорил.
— Твоя правда, — согласился Мендельсон. — Мое несчастье в том, что я веду старшие классы.
У Ш. во рту было гадко, как никогда; возможно, они всего лишь остановились на полдороге, как и все в этом мире остановилось на полдороге, а останавливаться не следовало бы, сказал себе Ш., но откуда и куда была эта дорога, или половина ее, он не знал и ответа для себя не искал.
— Феликс, ты в эйфории? — единственно спрашивал он.
— Эйфория зависит не от качества напитков, но от душевного содержания, — поразмыслив, отвечал Мендельсон.
— Великолепно сказано! — согласился Ш.
— Но ведь ты спросил с целью? — спрашивал Феликс.
— С какой я мог спрашивать целью? — спрашивал Ш. с некоторым внезапным недоумением, которое поднялось у него из глубины гортани или, положим, адамова яблока или иных надсадных недр. Подобным недавней тошноте было его нынешнее недоумение. И вот еще: как и у всех людей у них был велик, а теперь и более еще возрос, аппетит к пошлости.
— Возможно, ты хочешь еще выпить, — осторожно предположил Феликс. — Если я, конечно, не ошибаюсь…
— Возможно, я хочу еще выпить, — действительно согласился Ш. Согласие его было, будто мыльный пузырь, зыбкое и ненарочитое, в любое мгновение могло разрушиться его согласие. — А ты разве нет?
— У меня дети… Они ждут.
— К черту детей! — крикнул Ш. — Ненавижу детей! Ты понял? Из них вырастают сволочи!
— Зачем они вырастают?
— Это ты меня спрашиваешь, зачем?
— Можно подумать, это я их выращиваю, — покоробился Мендельсон.
— Этого я не говорил, — говорил Ш.
Потом повисла пауза, тяжелая, хмельная, во время которой оба они грузно размышляли — каждый о своем, и вместе им было не сойтись в их тягостных и бесцельных размышлениях.
— А у тебя еще есть деньги? — спрашивал Феликс.
— Если б я не связался с одним подонком… о котором я не хочу говорить… — раздраженно возразил Ш. — А у тебя нет?
— Мало.
— Мало, — повторил Ш.
— Возможно, я даже знаю, кто этот подонок, — сказал Мендельсон сочувственно. Или это Ш. только показалось.
— Эй, ты мне не сочувствуй! — крикнул он.
— Хорошо, не буду, — кивнул головой Феликс и после долго голову поднимал до привычного горделивого положения.
— Ненавижу сочувствующих!.. — сказал Ш.
— Ты прав, — согласился Феликс.
— Сколько? — спросил Ш.
— Чего? — спросил Феликс.
— Денег.
— Шестьдесят.
— Чего шестьдесят?
— Денег.
— Я понял, — сказал Ш.
— Да, — сказал Феликс.
— Давай мы еще купим сейчас, а деньги я тебе потом отдам, — предложил еще Ш. со своей привычной безрассудной щедростью. — Только не сразу.
— Ты думаешь, что сейчас можно что-нибудь купить? — Мендельсон говорил. Весь менталитет его было менталитетом сомнения и предосторожности. Хмель же менталитету не помеха, но — напротив: лишь подпорка и безусловное основание. Кажется так.
— Узнаем, — решительно ответствовал Ш. Он машины дверь распахнул, головой покрутил в поисках какого-нибудь сумеречного аборигена и вот, заметив поодаль полночной походкой бредущего старикашку или мужичонку в мерзкой верхней одежде, крикнул тому:
— Боец, — загремел Ш. — Не знаешь, где можно прикупить чего-то для продолжения эйфории?
