Мальва издала утробный скрежет и попыталась вытащить жало, но тщетно – его зазубренный хоботок, пробив баллон, глубоко засел в нем. Мальва заметалась, стараясь высвободиться. Все новые и новые литры сжатого газа заставляли ее тело раздуваться, оставшиеся человеческие покровы сползали с него, обнажая переплетения лиловых вен и сочащиеся желтоватым ихором нечеловеческие внутренности. Внутри она оказалась не такой прочной, как снаружи.
Распираемая чудовищным давлением изнутри, Мальва завизжала, но теперь это был не визг ярости, скорее, отчаянья. Хитиновые конечности бессмысленно дергались в переплетении некогда синих лент. Она раздулась до такой степени, что превратилась в подобие переполненного бурдюка, в некоторых местах оболочка ее тела уже рвалась, выпуская наружу шипящие газовые гейзеры.
- Ахшшшшш-вшшшшаааааашшш…
Мальва с грохотом лопнула. Клочья желтоватых внутренностей и шелка разлетелись далеко в стороны. На том месте, где она была, остались лишь бесформенные хитиновые осколки да дергающийся обрубок хлыста, стравливающий газ.
Ганзель лежал добрую минуту, прежде чем попытался подняться. Его тело, когда-то бывшее крепким и выносливым, сопротивлялось даже малейшим усилиям. Но Ганзель никуда не спешил. Из темных непроглядных глубин несуществующего моря акула ухмылялась ему своей зубастой усталой ухмылкой.
Бруттино и Перо стояли на прежнем месте. Равнодушные зрители в пустом зале. Никто из них не проронил ни слова.
- Следующий, - прохрипел Ганзель, пошатываясь, - Теперь, полагаю, вы, господин Перо?
Потеки крови мешали ему ясно видеть, потребовалось много времени, прежде чем он заметил брошенный мушкет. И еще больше, чтоб сделать к нему первый шаг.
- Ты очень упрямое существо, Ганзель, - вздохнул Бруттино, - Иногда упрямство способствует выживанию биологического вида. Но это не тот случай.
Скрипя суставами, деревянный человек подошел ближе и поднял мушкет. Его руки небрежно вертели оружие, так, будто оно было несуразной детской игрушкой. Желтые глаза горели тускло и равнодушно, как остывшие угли.
- Следующий, - повторил Ганзель, - Мой биологический вид не любит ждать. Давайте, господин Перо, смелее.
Он знал, что еще одной схватки ему не выдержать. Во имя кодоминирования, ему не продержаться и минуты против молчаливого паяца. Но Ганзель все равно улыбался. Должно быть, какой-то бессмысленный безусловный рефлекс.
Перо вопросительно взглянул на Бруттино, медленно разминая тонкие пальцы. Ганзель видел, как под белоснежным покровом ткани шевелятся, готовясь порвать тонкую ткань, смертоносные когти.
- Все рано или поздно заканчивается, - медленно произнес Бруттино, в его голосе Ганзелю почудилась то ли насмешка, то ли усталая ирония, - А мы все еще так далеки от финала…
Он легко вскинул мушкет одной рукой и выстрелил.
Перо споткнулся и опустил недоумевающий взгляд на собственный живот. Нарушая строгое белое единообразие, там расплывалась огромная алая клякса. Из-под балахона медленно выбрались несколько щупалец, увенчанных страшными зазубренными когтями, но они не пытались никого атаковать, бессильно подергиваясь, вытянулись вдоль тела.
Перо поднял ничего не понимающий взгляд на Бруттино. И, возможно, впервые в жизни попытался что-то сказать. Но из его разомкнувшихся губ не вырвалось ни звука. По белому подбородку, петляя, потянулась вниз кардаминовая дорожка. Перо всхлипнул и упал, все еще прикрывая руками разорванный живот. Бруттино какое-то время равнодушно глядел на его тело, сделавшееся подобием вороха белой ткани.
- Знал бы ты, как он меня утомил, - проскрипел Бруттино, опуская дымящийся ствол, - Постоянно молчал, слова не выжмешь. Не поверишь, насколько это раздражает.
- Ты убил его только поэтому?
- Возможно. А может, оттого, что не доверял ему. Сложно доверять тому, кто всегда молчит. Как знать, вдруг он решил бы смыться, прихватив мои драгоценные пробирки? Да, иногда я могу быть недоверчив.
Ганзель сплюнул на пол кровавым сгустком.
- Ты всего лишь дерево, вознамерившееся стать человеком. Ты не можешь быть недоверчивым, у тебя нет человеческих чувств. Другой биологический вид.
- Так и есть.
Переваливаясь с ноги на ногу, Бруттино подошел к Ганзелю на расстояние вытянутой руки. Он издавал тонкий запах древесины и смолы, от которого Ганзель скривился. Запах этот сейчас казался ему отвратителен.
Ганзель, шатаясь, поднял сжатые в кулаки руки.
- Давай, чертово дерево. Покажи мне, чего стоишь.
Бруттино медленно поднял мушкет. Увернуться от него Ганзель не пытался – знал, что не сможет. Ему и без того приходилось тратить слишком много сил, чтоб удерживаться на ногах.
- Стреляй, - пробормотал он.
Бруттино молчал, внимательно разглядывая Ганзеля. Его пальцы лежали на спусковом крючке, но не нажимали его.
- Интересно, у кого из нас деревянная голова? – проскрипел он, - Знаешь, самая плохая черта вашего вида не в хрупкости и не в жизненном цикле. Она в вашей нелепой и неуместной гордости. Даже попавшись дважды в ловушку, ты все равно считаешь, что имеешь дело с неразумным деревом, ведь так?
- В точку, - Ганзель закашлялся, - Ты и есть дерево. Самоуверенное трухлявое полено.
Но разозлить деревянного человека было не так-то просто. Кажется, он отличался невероятным для человека способностью к самоконтролю. И неудивительно. Он не был заложником гормонов и секреций, коктейль из которых постоянно циркулирует в человеческих венах. Он был существом иной природы, бесконечно далекой от человеческой.
- Позови сестру, - кратко приказал Бруттино.
- Что?
- Твоя сестра. Греттель, - терпеливо сказал деревянный человек, - Позови ее. Неужели ты и в самом деле считаешь меня настолько глупым, Ганзель? Я же знаю, что она здесь. Она не могла не заявиться вместе с тобой. И сейчас, полагаю, она находится где-то неподалеку. Геноведьмы часто ужасно любопытны, и это редко доводит их до добра.
- Зачем тебе Греттель, чертово полено?
Бруттино вздохнул. В его голосе угадывалось напряжение. Как в скрипе медленно смыкающихся деревянных тисков.
- Мне придется ее убить.
- Почему ее?
- И тебя тоже, конечно. Но она важнее.
- Не будь дураком. Пробирки у тебя. И ты знаешь, что мне тебя не остановить. Но Греттель… Какой тебе прок от ее смерти?
- Твое убийство не принесет мне пользы, лишь незначительное удовольствие. Да, утолять чувство мести способны и растения. Твоя смерть станет лишь приятным вознаграждением за то, что ты заставил меня пережить, не более того. Видишь ли, ты не представляешь для меня опасности. Мое тело сильно и выносливо, а ты уже стар и мало чем способен удивить. Скорость реакции, сила, способность переносить повреждения… ты настолько ниже меня по всем биологическим параметрам, что даже не годишься в противники. Ты попросту не способен меня убить даже в самой выигрышной для тебя ситуации. С точки зрения геномагии, ты не можешь быть моим врагом. Ты всего лишь мошка, которая пытается вызвать на бой слона. Признаю, очень настойчивая мошка, но все же. А вот Греттель… С ней дело обстоит иначе.
