Собравшись с духом, я уцепился за ободранный, испачканный сажей край толстой двустворчатой двери и потянул ее на себя. Оббитая железом створка подалась и со скрежетом отползла сантиметров на двадцать. Этого вполне хватило, чтобы в лицо мне ударил спертый тошнотворный смрад гнили и разложения. Потребовалось недюжинное усилие воли, чтобы не отпрянуть назад и сохранить бесстрастное выражение своей небритой физиономии. Другого убежища у нас все равно нет, так что придется показывать пример этой самой стойкости и мужества.
– Толя, а ну, подсоби! – продолжая держаться за дверь, я оглянулся на Нестерова. – Только потихоньку, чтобы тут особо не наворотить. А то самим же придется ремонтировать.
Вместе с майором мы расширили проход до полуметра. Больше не позволяли привинченные к створкам железные листы. Они упирались в стены, и было не понятно, то ли железо навесили уже на основательно закупоренную дверь, то ли пришедшие в убежище прихожане вот точно так же, как и мы, протискивались в эту узкую щель.
Нестеров тоже почувствовал исходящий изнутри запах смерти, а потому бросил на меня быстрый и прямо скажем совсем не одобрительный взгляд. Я сделал вид, что не заметил его и шагнул в плотную слежавшуюся темноту мертвого храма.
Первый мертвец, которого я увидел, сидел чуть ли не на самом пороге. Черная истлевшая одежда, клочья седых волос и большой, поблескивающий тусклой позолотой крест на цепи не оставляли сомнений – это был священник. Тот самый священник, с которым я говорил, которого пытался вразумить два года назад.
Н-н-да… что ни говори, а с тех пор он немного сдал. Не знаю, как должны выглядеть трупы, пролежавшие без захоронения более двух лет, но этот был полностью мумифицирован. На меня глядела обтянутая темно-серой, почти черной кожей лицо с пустыми глазницами. Бесгубый рот щерился цепочкой темно-желтых зубов. Но что поразило больше всего, так это не прикуренная сигарета. Изогнутая и почерневшая она застряла меж челюстей и теперь походила на крупного червяка, выползающего изо рта. Цирк-зоопарк, а ведь говорил, что бросил. Ну, тогда… при нашей прошлой встрече, когда я от чистой души предложил ему пачку «Тройки».
– Покурить вышел, – Нестеров остановился рядом со мной. – Вот и я тебе, полковник, все твержу, а ты даже и слушать не хочешь.
– Чего? – я потеряно покосился на майора.
– Курение это яд, – Анатолий ткнул пальцем в покойника. – Вот, пожалуйста, доказательства ярче некуда.
Шутка была явно от нервов, а потому я не ответил, только хмыкнул и слегка покачал головой. Хотя вообще-то, по большому счету, менту надо было сказать спасибо. Конечно не за совет. О своих легких я как-нибудь и сам позабочусь. А вот моральная поддержка, чувство локтя, помощь в победе над страхом… это да! Это то, что мне сейчас как раз и требовалось.
– То ли от удушья, то ли от сердечного приступа преставился, – старый сыскарь указал на труп. – Видишь, ворот подрясника рвал? Верный признак.
– Может и так, – я кивнул, хотя сам подумал, что смерть этого человека могла наступить от десятка или даже десятков иных причин, о которых мы ни слухом, ни духом. Проклятые земли как-никак! – Пошли дальше, что ли? – я посветил фонариком в темноту.
– Пошли, – согласился милиционер и тут же обернулся ко входу, через который уже начала протискиваться массивная фигура Загребельного. – Эй, подполковник, а ну погодь. Мы с Максимом Григорьевичем разведаем что тут и как, а ты лучше дверь поохраняй.
– На кой черт ее охранять? – не понял Леший.
– Охраняй, – настойчиво повторил пожилой милиционер, а когда понял, что упрямого ФСБшника такой ответ явно не устраивает, пояснил, понизив голос: – Там внутри может быть такое, что нормальным людям видеть не положено, я уже не говорю о ребятишках как Лиза и Пашка. так что пока подежурь, а мы разберемся. Я и Ветров старые тертые бестии, нам не привыкать.
Довод милиционера показался Лешему весьма разумным. Он остался снаружи, хотя и с некоторым неудовольствием.
– Ты что имел в виду? – неприятный холодок от слов Анатолия медленно, но неотвратимо пробирался мне в душу.
– Хорошо, когда смерть приходит быстро, – задумчиво произнес пожилой милиционер. – А если нет? Если люди сидят и ждут ее? Такое далеко не всем по плечу. Многие не выдерживают и…
– Можешь не продолжать, – куда клонит напарник, стало понятно и так. – Сейчас сами все увидим. – С этими словами я переступил через ноги истлевшего стража дверей и шагнул в его мир, царство скорби, ужаса и смерти.
Это было по настоящему страшно. Мне показалось, что произошел временной скачек, и мы с Анатолием вновь оказались в жутком святилище кентавров. Разница заключалась лишь в том, что человеческие трупы здесь не были насажены на острые колья. Они висели, болтались в петлях, которые туго стягивали их иссохшие шеи. В виселицы были превращены строительные леса, вделанные в стены крючья и прутья, неизвестно для чего перекинутые от колонны к колонне металлические жерди. Луч фонаря медленно полз по рядам висящих словно вещи в шкафу тел. Женщины и мужчины, старики, дети. Всего человек тридцать. Они скалились грязными желтыми зубами, головы опущены, взгляды пустых черных глазниц уткнуты в пол. От всего этого казалось, что мертвецы нелепо и страшно улыбаются, смущенные нашим неожиданным визитом. Видать они уже и не чаяли, что когда-нибудь увидят настоящих живых людей.
Это место действительно было жутким, но пожилой милиционер оказался прав, мы с ним повидали многое, очень многое, может поэтому шок от встречи со всем этим длился не больше минуты. Спустя именно минуту в мою голову пришла первая мысль или вернее воспоминание: «Их должно быть больше. Людей, которые тогда, два года назад укрылись в храме, было человек девяносто. Цирк-зоопарк, и куда же подевались все остальные?».
Я медленно опустил луч на пол. Там обнаружилось еще с пол дюжины трупов. Все обезглавленные, с переломанными или противоестественно вывернутыми конечностями.
– Эти сорвались.
Стоящий рядом майор милиции поддел мою руку с фонарем с таким расчетом, чтобы осветить пространство над распластанными на полу телами. Нестеров нашел что искал. Из темноты показались веревки с пустыми петлями на концах.
– Шеи не выдержали, – пояснил майор. – На одной коже ведь держались. Все остальное сгнило поди.
– Высохло, – поправил я Анатолия.
– Высохло? – в голосе Нестерова послышался интерес криминалиста.
– Полагаю тут «суховей» погостил, – предвидя вопрос напарника, я пояснил: – Аномалия такая. Температура воздуха вдруг резко возрастает. Не знаю уж до скольки, но больше трехсот по Цельсию, это точно. Но самое удивительное, что пламени при этом не возникает, хоть бумагу в него сунь, хоть бензином плесни. Бумага потемнеет и ломкой станет, а бензин испарится. Вот такое черти что этот «суховей».
