– Я – Ворона, – представилась девушка. – Как раны?
– Спасибо, затягиваются на удивление быстро. Да, Кривой. А что, девочка, с твоим другом?
– Да вы, наверное, слышали: Алену убили. Беркут… – Девушка отвела взгляд и выдавила: – Любил ее. Та еще вертихвостка, да простит мне Лес. Одного ей было мало. Сказала бы «нет» парню да голову не морочила.
– Она и с Беркутом встречалась?
Ворона быстро взглянула на бродягу и тут же потупилась, торопливо проговорила:
– Да что это я вас гружу, да и нельзя о покойниках плохо отзываться.
– Продолжай, я вижу, ты выговориться хочешь, – по-отечески ласково сказал Кривой. – Я – человек новый, сплетничать мне не с кем. Наш разговор останется между нами, чтоб мне плевков кормить.
Ворона смущенно улыбнулась, опустила голову еще ниже, поправила челку, пожала плечами:
– Да что тут рассказывать? Аленка молчала: ни «нет», ни «да» – вот Беркут и вился вкруг нее. Аленка посмеивалась да с Медведем сосалась, как наедине останутся. Не нужен был ей Беркут, а не отпускала. Тоже мне, зверька нашла. Хоть Варвара ее за волосы потаскала, может, ума прибавилось. Да кто теперь узнает…
– Варвара? Мишина мать? – удивился Кривой. Он вспомнил согбенную, хлюпающую носом женщину и никак не мог представить ее фурией.
Ворона будто почувствовала недоверие бродяги и поспешно добавила:
– Да-да, она самая. Медведь Аленку с Беркутом застукал, в лесу. Не в том, страшном, – на другом краю поселения. Там гулять можно: тихо, спокойно, – мечтательно произнесла Ворона.
«Неужели нашел?» – чуть было не закричал Кривой. Сколько лет прошло в поисках безопасного места, без мутантов, без напряженной тишины, только мирный шум крон и заливистая трель пичуг – как в старые добрые времена. Когда-то Кривой назывался егерем и мог часами наслаждаться прогулкой по лесу. Бродяга уже позабыл то чувство, наполнявшее его на природе, в удаленности от людей. Какая-то легкость наполняла сердце…
Стоп! Алена. Убийца. Все остальное потом.
– В каком смысле – застукал? – спросил Кривой.
– А все-то вам надо знать. Целовались, говорят. Может, еще чего, я за ними не следила, – и при этом нервно потерла около уха – признак лжи. – В общем, разругались они, Медведь с Аленой, а Беркут довольный ходил, о свадьбе грезил. Не знаю, мне кажется, Алену Варвара убила. Только вы никому!
Кривой приподнял брови.
– Да-да, вы бы видели, как она Алену поносила, – с плохо скрываемым злорадством поделилась Ворона. – Варвара души в сыночке не чает, а тут такое… Предательство – не иначе. Позор для семьи. А Мишка-то ее – слабак, сразу на себе крест поставил. Из-за чего? Из-за поцелуя? Да Беркут сам поцеловал Аленку, а та его оттолкнула.
Кривой еле сдержал усмешку. Все-таки Ворона следила. Конечно, она ведь любила Беркута, ревновала к Алене. Только слепой этого не увидел бы. Возможно, она же и привела Михаила на опушку леса, чтобы насолить сопернице, заставить ее сделать окончательный выбор. Когда же все пошло не так…
Кривой пристально посмотрел Вороне в глаза, та и запнулась, испуганно промямлила:
– Чего это вы на меня так уставились?
Могла бы, заключил Кривой. Взгляд жесткий, злой, голос бойкий, смелый. Могла бы…
– Как Миша, сильно его? – справился Кривой у Варвары.
Женщина, казалось, еще больше сгорбилась, будто на нее взвалили весь небосвод.
– Ох, чтоб пусто этому Беркуту было, – горестно вздохнула Варвара. – Видел же, что Мишенька не в себе.
– Не убил же, матушка. Миша перебрал, это верно. Вы ведь сами слышали, как он раскричался.
– А вы где были? Вы же с ним разговаривали.
– Мне думалось, я его успокоил, а он возьми и в драку полезь. Вбил себе в голову, что Алену убил Беркут.
Лицо Варвары не изменилось, по-прежнему выражало безмерную усталость, даже мускул не дрогнул.
– А что, мог, – безучастно произнесла она пустым голосом. – Он – мальчик импульсивный. Племя его к женщинам относится особо. Сначала назойливы, как мухи, и щедры, как шахи, а потом – сущие тираны. Был у меня по молодости один южанин…
– Мам, кто пришел? – крикнул из хижины Михаил.
– Друг, Мишенька. О тебе справиться.
Послышались тяжелые шаги, показался Михаил: сломанный нос распух, глаза по-детски невинные, на губах – виноватая улыбка. Такой муравья не задавит, что уж о человеке говорить. Правда, говорят, в тихом омуте черти водятся…
– Проспался? – насмешливо спросил Кривой.
– Да уж. Что-то я… – Михаил почесал голову. – А с тобой мы говорили накануне, так? Извини, запамятовал, как зовут.
– Кривой.
– Да-да. А что, я хоть разок ударил его?
Бродяга хмыкнул, ответил:
– Пьяным сложно сохранить лицо. Не переживай, все понимают.
Неловкое молчание. Кривой задумался: не закинуть ли удочку, авось что поймается?
– Скажи, Миш, правду люди толкуют, якобы Алена и с Беркутом встречалась?
С Варвары вмиг сошла оцепенелость, глаза вспыхнули.
– Имейте совесть! – возмутилась она.
– Ничего, ничего, мам. Эх, не знаю. Я ж и слушать ее не желал, как увидел их… ну, целующимися. Теперь жалею. Вдруг она и впрямь не виновата была. Да что уж теперь…
– Ну все, Мишеньке отдохнуть надо. Спасибо, что зашли, проведали. Выздоравливайте и сами. – Варвара чуть ли не толкала Кривого, так торопилась спровадить.
– Извините, ляпнул, не подумав, не хотел никого задеть, – разыгрывал волнение Кривой и пятился.
– Ничего подобного. Всегда рады вам, но не сейчас. У Мишеньки был трудный день.
Кривой понимающе кивал и в то же время мысленно собирал пазл. Кусочков явно не хватало. Возможно, их даст Беркут.
Из-за сырости и холода в стенах форта мало кто ночевал. Да и камень поймать можно было влегкую, крепость была в аварийном состоянии. Казарму и окружавшие ее казематы использовали как склады, убежища от Шторма. Беркут оказался исключением. Обосновался на верхнем этаже казармы, нашел место без окон, без щелей, где и крыша цела, и стены.
Дом Беркута представлял собой беленую глухую комнату. На стенах висели плошки с горящим жиром. Напротив входа стояла голая деревянная кровать. Видимо, Беркут спал прямо на досках. Рядом, в углу, ютилась также собственноручно сколоченная тумбочка. Был там и самодельный умывальник наподобие деревенского.
Беркут сидел на кровати и стругал из березовых веток стрелы. Заметив Кривого, грубо спросил:
– Чего надо?
– Все только и говорят о твоей с Михаилом драке.
– И пусть мозоли трут. Тебе чего?
– Познакомиться зашел. Я ведь теперь один из вас.
– Беркут.
– Кривой.
Бродяга было ступил с протянутой рукой, но услышал:
– Познакомился? Проваливай.
Кривой сжал губы, со свистом втянул носом воздух, поискал место, где б присесть. Стоять было неловко: словно наказанный школьник перед директором школы. К сожалению, единственный табурет, под рукомойником, занимал таз.
