– И ты…
– Нет, меня подменял Лис. Будущий лекарь… – В последних словах слышалось разочарование.
– По ком вздыхаешь, отец?
– А? Да случилось… Ночью. Ты сам-то как?
Кривой осторожно пошевелил обожженной рукой – боль практически ушла. Похоже, Волк использовал артефакт. Бродяга спустил ноги на пол, сел и весело ответил:
– Зудит, ноет, а впрочем, как новенький.
Волк мелко покивал, снова вздохнул.
– Слушай, Максим, могу ли я тебя просить о помощи?
– Ты еще спрашиваешь? Я жив благодаря тебе и Лису.
Старик молчал, видимо, не решался озвучить просьбу, сомневался, стоит ли. Кривой подтолкнул:
– Слушаю. В чем дело?
Волк вздохнул и начал издалека:
– Ты поправился. Сейчас, конечно, поспешишь к солнцу, там увидишь много новых людей, познакомишься. В отличие от меня, ты ничего о них не знаешь, у тебя нет устоявшегося мнения, твой взгляд не замылен.
Кривой заерзал, он не любил долгие вступления.
– Я хочу, чтобы ты был внимательнее, – продолжал Волк. – Если кто-то будет вести себя странно, неестественно, фальшивить, ты заметишь скорее. О каждом таком подозрительном поведении я хотел бы знать.
– Ну, так знай: ты говоришь странно.
– У нас человека убили. Когда все прятались в казематах от Шторма.
Кривой почесал щетинистую скулу, нахмурился, пробормотал:
– А говорил – безопасно. – И уже громче добавил: чем смогу, помогу.
– Только никому о нашем уговоре.
– Разумеется. Расскажи хоть, кого убили, имела ли жертва врагов, завистников? Может, ссорился с ней кто недавно? Я ведь не Шерлок, по оброненной пуговице картину убийства не нарисую.
Старик беспомощно пожал плечами:
– Все любили ее. Я так думаю, но, может, я чего-то не замечал. У нас люди хорошие, преступников нет. Все – мирных профессий. Аленушка же первой красавицей была в поселении, умная, добрая, отзывчивая. И с Лесом ладила. Я ее в Совет прочил, натаскивал.
– Совет?
– В Совет старейшин. Я стар, пора задуматься о преемнике. Люди не могут жить без лидеров. Среди нынешних старейшин много ученых, нам есть что передать следующему поколению. Я, к примеру, доктор медицинских наук.
– Красавица, говоришь? Так, может, целью убийства была не смерть? Смерть – верное средство замкнуть рот. Бабы из нас дураков делают, даже из мирных.
Волк посмотрел на Кривого дико, один глаз нервно дернулся, и старик отвернулся, чтобы скрыть отвращение, накрыл ладонью лицо и застыл, потом вытер навернувшиеся слезы, тихо произнес:
– Кто ж осмелится проверить? Да и незачем покойной честь порочить. Если ты прав… Нет, не это важно: убийцу надо найти.
Кривой развел руками со словами:
– Нет мотива – нет убийцы.
– Ты, вижу, человек рассудительный. Может, сам Лес послал тебя к нам.
– Да ты о нем, как о Боге.
– Я уже не знаю, что думать. Может, Бог всегда был рядом с нами, вокруг нас? Ты бинты-то не снимай, – сменил старик щекотливую тему, – пускай живокост работает.
– Хорошо, отец. Если тебя не затруднит, помоги на свет выбраться, мы, я так понимаю, под землей. Да и место убийства покажешь.
– Проводить провожу, а место сам отыщешь. Негоже нам вдвоем там показываться, люди сразу все поймут. Место приметное, святилище наше.
– И кому ж вы здесь поклоняетесь, Лесу?
– Кто Лесу, кто его жителям – кому пожелают. Молодежь не видела ни церквей, ни мощи человеческого разума. Они восхищаются красотой природы, боятся и уважают Лес, желают быть сильными, как медведь, и быстрыми, как заяц.
– Ожидаемо, мы вернулись к истокам, – недовольно заключил Кривой. – Надеюсь, ты и другие старейшины не допустите того, чтобы наша смена грозу приписывала какому-нибудь Зевсу или тому же Лесу? Вы ведь ученые, черт возьми!
– Ты знаешь: Шторм – оружие Леса. Так почему бы обычную грозу не связывать с Лесом? Ученые знают не все и так же, как и все люди, ошибаются.
Кривой закатил глаза и сказал в сторону:
– Господи, я попал в секту. Волк, то есть ты, считаешь, Лес – это и есть Бог? Ничего, что по его вине мы сидим в сыром каземате, а могли бы лежать на диванах перед телевизорами?
– В этом виноват только человек. Нам был дан шанс исправиться. Великий Потоп обнулил историю. Лес преподнес нам урок, но мы его не усвоили. Теперь наше поселение – это Ноев ковчег, человечеству снова дан шанс. Именно мы построим цивилизацию, лучше прежней. Не вояки из Армии Возрождения, взгляды которых ты, вижу, разделяешь, нет. С Лесом не воевать надо.
Кривой хмыкнул, язвительно спросил:
– Мечтаешь об утопии? Человечество существует уже не одно тысячелетие, и все такое же. Думаешь, теперь изменится? Гляди, даже в твоем ковчеге завелась паршивая овца. Мы наступали и будем наступать на одни и те же грабли.
– Знаешь, как делались великие открытия? Все говорили: «Невозможно». Приходил новый человек и делал, потому что не знал, что это невозможно.
– Или потому, что ему на голову яблоко упало. Думай как знаешь. Я не могу поклоняться тому, кто жаждет моей смерти.
– Лес не хочет никого убивать, он защищается.
– И чем же ему угрожала моя семья? – зло спросил Кривой; в глазах блеснул холод, от которого Волку стало зябко.
Старик опустил голову, смущенно промолвил:
– Лес рубят – щепки летят.
Форт – звучало обнадеживающе, но Кривому пришлось разочароваться. Убежище поселения Край выглядело удручающе. Ветхие, осыпающиеся стены скалились рваными краями провалов. По щербатому, истерзанному временем и непогодой кирпичу разбегались трещины, порой с детскую ладонь в ширину. Ни одного целого окна, на крыше казармы – настоящий лес. Кругом вилась, топорщилась, стелилась, пушилась зелень. Проходы между казармой и внутренним валом кое-как зачистили, застроили хижинами, но о благоустройстве говорить было нельзя.
Святилище располагалось у западного фасада казармы, там, где в декорации стены угадывалось нечто церковное. Как и обещал Волк, найти место убийства оказалось легко. Алтарь, окруженный звероподобными идолами, не мог не привлечь внимание. Скалившиеся истуканы, казалось, смотрели с издевкой, сверху вниз. Только бородатый волхв сокрушался по убиенной. Стены около святилища были обильно расписаны загадочными символами. Такие же, но поодиночке, часто встречались и в коридорах, и по внешнему периметру вперемешку с полустертыми, выцветшими надписями вроде «ДМБ 1976» или «Здесь был (имярек)».
На алтаре остались лишь засохшие темно-бурые пятна крови. Труп уже унесли, может, и похоронили. Здешних порядков Кривой не знал, только понимал, что христианского в них мало.
Бродяга так засмотрелся на местных божков, что не заметил, как подошла сгорбившаяся под тяжестью овечьей шкуры женщина. Ей перевалило уж за полтину, горбатый нос выдавался далеко вперед, как у галки, и она постоянно шмурыгала. Именно этот звук, а также дурной запах от грязной, свалявшейся овечьей шерсти заставили Кривого обернуться. Женщина плакала.
