Прямо за служителями Храма шестеро мужчин несли на плечах носилки с мертвым человеком. Лицо покойника было укрыто белым теплым шарфом, руки аккуратно сложены на груди. Казалось, будто он спит, а не ушел в иной мир.
Я остановился, наблюдая за тем, как идет следом за носилками иссушенная временем и сломленная горем женщина. Ее бережно поддерживал рослый паренек моего возраста и едва удерживался от слез. Желваки на скулах ходили как бешеные, взгляд то и дело поднимался наверх, чтобы споткнуться о тело… отца?
- Простите, - от процессии отделился мужчина в белой шубе. - Простите…
Я понял, что он обращается ко мне.
- Вы не могли бы, за скромное вознаграждение, помочь проводить доброго человека? Это купец Сам ан Дохин, может быть, вы о нем слышали?
Конечно же, я не знал ни почившего в мире купца, ни того, кто заговорил со мною. Но меня бросило в жар. Я понял, о чем он просил. Сканди рассказывал, что в больших городах принято, чтобы перед погребением белый шарф с лица усопшего снимал незнакомый человек. Тот, кого боги послали в тот день на путь процессии. Этот жест означал, что умерший оставил след не только в сердцах близких. Что он не остался во льду никому не известным человеком.
- Я заплачу вам пять монет, - чуть заискивающе улыбнулся мужчина, но меня уколол огонек презрения, проблеснувший в его горе.
Легкие деньги. Солидная сумма. Но брать их, наживаясь на горе других… Продавать судьбу, выгнавшую меня на путь процессии. Оказаться в глазах незнакомца тем, кого он ожидал во мне увидеть. Во мне взыграла гордость.
Я посмотрел ему прямо в глаза.
- Денег не надо.
Почему-то представилось вытянувшееся лицо Фарри. Пять монет. Целых пять монет. И я же не требую их, мне самому предлагают баснословную награду за простое дело. Но в душе все замерзало при мысли о том, как я принимаю оплату, и как огонек презрения в душе незнакомца превращается в пламя.
- Я помогу, но денег не надо.
- Ты добрый человек, - покачал головой удивленный мужчина. - Надеюсь, боги будут к тебе благосклонны.
Мне вспомнился Темный Бог, разрушающий Кассин-Онг, но кривую усмешку я удержал при себе.
Вообще я хотел добраться до трактирных рядов, и пробежаться по тем тавернам, где еще не искал Лайлу. Но горе жены усопшего и боль подростка показались важнее. Так что я пристроился в хвосте процессии, поймав несколько благодарных взглядов, согревших меня.
Мы прошли немного по ведущей вдоль канала улице. Идущие навстречу люди почтительно переходили на другую сторону дороги и замирали, провожая взглядом чужое несчастье. Я упрямо смотрел под ноги, стараясь игнорировать ауру горя, повисшую над процессией. Наверное, при жизни этот человек был очень хорошим другом, мужем, отцом - настолько все вокруг пропиталось чужой болью.
Так мы прошли почти весь Торговый район, миновав несколько мостков над каналами и, наконец, оказались на безлюдном кладбище, с которого раскрывался вид на порт. Место последнего пристанища примыкало к границе города. Высокая ледяная стена шла дальше на запад, упираясь в Трущобы.
У нас в деревне кладбище находилось в паре лиг от деревни, чтобы не печалить сердца тех, кто остался в живых. Мы называли его полем ушедших. У нас хоронили иначе. За день до похорон выдалбливались ямы. Потом в них клали тело и заливали его водой. После чего шаман произносил молитву, обращая воду в лед, и усопший навсегда оставался там, вмороженный в тело вечной зимы. Так они и лежали все эти годы, лицом к небу. Пустые оболочки отлетевших душ, навсегда оставшихся со своими близкими. Могилы моего отца там не было, его так и не достали из обрушившейся шахты.
Кладбище Снежной Шапки оказалось заключенным в массиве ледника. Вниз, в коридоры усопших, вели проходы с крепкими перилами и расчищенными ступенями. К потолку дышащих холодом коридоров крепились фонари, и их свет выдирал из голубых стен лица мертвых людей.
Галерея фигур таящихся в едва освещенных нишах. Здесь были женщины и мужчины, взрослые и совсем подростки, красивые и нет. Каждый из них когда-то мечтал, любил, боялся. Каждый ходил по дорожным веревкам в бурю и наслаждался теплом в родном доме. Но теперь, скованные льдом, в богатых одеждах, они остекленевшими взорами смотрели из стен на проходящих мимо людей, и им было подвластно то, чего еще не ведали оставшиеся по эту сторону.
Процессия остановилась у одного из пустующих отделений, напротив которого на платформе стояла металлическая ванна, а чуть дальше по коридору спрятался пузатый чан с водой.
Громко всхлипнула вдова, пальцы сына сильнее сомкнулись на ее руке, успокаивая. Мужчины осторожно положили тело мужчины в ванну и отступили.
Шаман в белой парке покосился на меня, и я шагнул вперед.
- Сегодня мы провожаем Сама ан Дахина, - низким голосом заговорил его напарник. - Сегодня перед ним отворятся мои чертоги.
- Сегодня мы провожаем Сама ан Дахина, - вослед ему забормотал шаман Светлого Бога, - Сегодня перед ним отворятся мои чертоги.
- Он был хорошим человеком и чтил нас.
- Он был хорошим человеком и чтил нас.
Их голоса смешались в один, многократно отражаясь от холодных коридоров, они окутали каждого из провожающих и заскользили вдоль галерей прочь. Я не знал, что мне делать, но показывать свою беспомощность тоже не мог. Это прощание близких. Последние мгновения перед тем, как все будет кончено и великий лед примет в свой плен доброго Сама ан Дахина. Что будет, если я сделаю что-то не так? Не преумножу ли горе?
Во рту пересохло, я жадно следил за маской Светлого Бога, молясь, чтобы шаман сделал мне хотя бы знак, когда придет пора снять шарф с лица усопшего.
Но два голоса слились в одну прощальную речь, и все смотрели только на тело мужчины, сокрытое от глаз процессии краями ванны.
Вслушиваясь в нее, я ждал, уже сожалея, что согласился на это. Мне стоило спросить, что нужно делать. А им следовало сказать мне, как вести себя.
Хотелось съежиться, стать шаркуном, прогрызть дыру в ледовом полу и улизнуть из ставшего тесным коридора между стенами скорби.
Знак, поданный мне белым шаманом, я чуть не пропустил. Увидел, как тот шевельнул рукой, но подумал, будто это лишь игра воображения, что он стряхнул таким образом холод. Маска качнулась и взгляд из прорези коснулся меня.
- Мы прислали человека, чтобы он проводил тебя, - забубнили шаманы на два голоса. - Мы прислали его, чтобы ты открылся перед нами.
Я на ватных ногах прошел к ванне, протянул руку к шарфу, прикрывающему лицо покойника. Шаманы встали по краям и склонились над телом. Один из них чуть заметно меня подтолкнул, и я быстро стащил шарф.
