Теперь он стал мятежником. Уж этого Юлий точно не ожидал.
– Давайте сейчас не будем спорить о терминах, – предложил герцог. – Лучше обсудим сложившуюся ситуацию. Вы ознакомились с теми отчетами, что мы отправили вам по гиперсвязи?
– О, да, – сказал Клейтон. – Они очень убедительны, на этот раз люди из УИБ превзошли самих себя. Столь масштабных фальсификаций мне видеть еще не доводилось.
– Фальсификаций?
– Разумеется. Неужели вы считаете меня настолько глупым, что я способен поверить в историю о громадном инопланетном флоте вторжения, появившемся у границ вашей Империи в столь удобное для вас время?
Юлий отметил слова «ваша Империя».
– Вы видели записи с внешних камер, вы видели данные тактического компьютера, вы видели интервью с присутствующим здесь живым свидетелем – полковником Морганом, и вы все равно считаете, что мы пытаемся ввести вас в заблуждение?
– В наш век информация – не только самый дорогой, но и самый подделываемый товар, а слово полковника Моргана, цепного пса дома Романовых, в моих глазах не стоит и ломаного яйца.
И выеденного гроша, добавил про себя Юлий, не забыв отметить и «цепного пса дома Романовых».
Все-таки дипломатией должны заниматься профессиональные дипломаты, а не военные.
И герцог, и адмирал говорят именно то, что они думают. Для переговорщика это качество неприемлемо.
Дипломат десять раз подумает, а потом промолчит, в то время как военный начнет резать правду-матку и будет резать ее до тех пор, пока не зарежет.
Империя никогда не использовала дипломатов в переговорах с бунтовщиками. Может быть, это был ее минус.
Юлий продолжал следить за своим старшим братом. При словах про цепного пса на лице Гая Моргана не дрогнул ни один мускул.
– Если бы мы хотели солгать вам, то придумали бы что-нибудь более убедительное, – сказал герцог. – Более правдоподобное. Но мы не лжем.
– Допустим, что я поверил в вашу чудовищную ложь, – сказал Клейтон. – И что вы от меня хотите?
– Сейчас мы ведем переговоры со всеми независимыми государствами о создании единого военно-космического флота для отражения внешней угрозы. Нам нужны ваши корабли.
На этот раз Юлий отметил, что герцог говорит «мы» вместо «Империя» и избегает называть титул своего собеседника.
– И кто должен возглавить сей гипотетический флот?
– Это обсуждается.
Ложь, подумал Юлий. Ложь, которая слишком легко просчитывается. Империя никогда не отдаст в чужие руки командование своими боевыми кораблями, тем более что сама владеет девяноста процентами этого флота.
Точнее, владела ими до мятежа Клейтона, отнявшего у императора треть кораблей.
Клейтон не мог поверить в заявление герцога, он в него и не поверил.
– Мои корабли вы никогда не получите.
– Ваши? – уточнил герцог.
– Мои. В отличие от вас, я – боевой адмирал и заслужил право командовать этими людьми. Я стал адмиралом в пятьдесят пять, а не в тридцать, и стал им потому, что честно служил и воевал, а не потому, что мне повезло родиться родственником важной шишки. Дворяне! – фыркнул Клейтон. – Все ваши титулы гроша выеденного не стоят. Я не родился дворянином только потому, что мой прадед не резал глотки вместе с прадедом вашего драгоценного императора. А теперь я сам стал императором и тоже могу раздавать титулы направо и налево.
Переговоры будут короткими, подумал Юлий.
Эти два кретина уже готовы вцепиться друг другу в глотки. Но они сегодня не будут убивать друг друга, потому что завтра мы сделаем это за них.
– Я вам даже больше скажу, – продолжал Клейтон. – Вы здорово просчитались, когда придумывали своих инопланетян.
– Что вы имеете в виду?
– Они летят не с той стороны, – сказал Клейтон. – Судя по вашим же собственным данным, этим мифическим пришельцам понадобится пролететь через всю вашу Империю, прежде чем они доберутся сюда. Я думаю, что вы с вашим флотом зададите этим пришельцам хорошую трепку и, если их остатки все-таки сюда прилетят, мы их раздавим.
Иными словами, Клейтон собирается использовать пятьдесят миллиардов человек – население Империи после отделения системы Гаммы Лебедя плюс жителей независимых планет – в качестве буфера между собой и флотом вторжения.
И это явно его продуманная позиция, хотя он и уверяет, что не верит в Чужих.
Вот она, политика, подумал Юлий.
– Если Человеческая Империя падет, вашей системе не выстоять в одиночку, – сказал герцог Романов.
– Я все-таки рискну.
– Вы рискуете не только своей судьбой, но судьбой всего человечества.
– Избавьте меня от вашей дворянской напыщенности.
– Вы готовы принести миллиарды людей в жертву своим амбициям?
– Я взял на себя ответственность за систему Гаммы Лебедя. И я готов оберегать этих людей, своих подданных. А вы свою Империю защищайте сами.
Вселенная может быть и бесконечна, но она слишком тесна для двух человеческих империй, подумал Юлий. У Чужих есть хорошие шансы взять нас без единого выстрела. Мы готовы уничтожить себя сами.
Обе делегации отбыли, и Юлий остался в переговорной комнате один. Под конец короткого и ни к чему не ведущего разговора он обратился к Клейтону с просьбой позволить ему поговорить с братом наедине, и, к его величайшему удивлению, такая возможность была ему предоставлена.
Клейтон сказал, что его брат придет сюда через двадцать минут, а после окончания их беседы Юлий будет доставлен на борт «Александра Великого» катером с «Зевса».
Герцог и сопровождающие его лица отбыли, и Юлий остался один на территории врага.
Он закурил сигарету и собрался с мыслями. Он был слишком незначительной фигурой, чтобы его могли захватить и использовать в качестве заложника, но он все равно нервничал.
Он поймал себя на мысли, что находится в состоянии непрерывного нервного стресса последние несколько месяцев. Это явно не доведет до добра.
– Привет. – Гай уселся в кресло, нагретое задом новоявленного императора.
– Привет, – сказал Юлий. – Я смотрю, твой босс тебе полностью доверяет.
– А твой тебе разве не доверяет?
– Говоря по правде, у меня столько боссов, что я не могу тебе точно ответить на этот вопрос.
– Понимаю, – сказал Гай. – Чего хотел?
– Покурим?
– Я не курю. Бросил пару лет назад.
– Вижу, ты радикально взялся за перемены в своей жизни.
– Перемены неизбежны.
– Но Морганы всегда сохраняли лояльность по отношению к императору.
– Я же говорю, перемены неизбежны.
– А как же честь?
