— И мою, — сказал Иванов. — Смотри не обслюнявь!..
Философ поцеловал и ему руку.
— Картина: «Философия, целующая руку Психологии», — сказал Гальперин.
— Психология, безусловно, выше, — сказал Иванов.
— В этом не может быть никаких сомнений, — подтвердил Гальперин.
— Так? — спросил Иванов философа.
— Так, — сказал он.
— А почему? — спросил Гальперин.
— Психология — наука о человеке, а человек — царь природы, — поспешно говорил философ.
— В машину! — скомандовал Иванов.
Философ, не веря своему спасению, на коленях устремился к фургону, потом неловко запрыгнул в него и затих в глубине фургона. Гальперин захлопнул за философом дверь.
— Нет, — причмокнул Иванов, когда оба они уселись в кабине. — Казимир все-таки был лучше.
— Разве чурка способен сделать хороший подарок? — только и отозвался ехидный Гальперин.
Недюжинное сословие его и оголтелое внутреннее содержание нашептывали ему его эксклюзивные риторические вопросы.
— Спишь?! — недовольно бросил генерал Ганзлий, гневною походкой шагнув мимо дежурного.
Тот не спал, разумеется; со стороны генерала была одна лишь напраслина, но разве ж начальству укажешь?!
— За время моего дежурства!.. — испуганно вытянувшись, стал рапортовать офицер. Но генерал уже шагал по лестнице вверх.
— Здесь начальник управления, — негромко говорил дежурный в телефонную трубку. — Встречайте.
Ганзлий шел по коридору, а навстречу ему уже спешил комиссар Кот. — Генера-ал!.. — осклабился Кот. — Такая честь! Рады, рады всегда!..
— Доложили? — буркнул генерал.
— С самыми искренними намерениями, — не стал отнекиваться комиссар. Он глядел и не глядел в лицо генерала, в его красные, слезящиеся глаза, налившиеся теперь мутною нетрезвой яростью.
Георгий Авелидзе на шум разговора высунулся из ближайшего кабинета, увидел Ганзлия и Кота, генерала и комиссара, но прятаться не стал, напротив — смело и весело пошел на сближение.
— О-о, что я вижу? Какой высокий гость! — пророкотал разбитной грузин. — Почти до потолка!..
— Ты балаган здесь не устраивай!.. — хмуро говорил еще генерал, но видно было, что трудно ему удерживаться на прежнем градусе недовольства, он уже размягчился душой, и этим не преминул воспользоваться Кот.
— Генерал, — полушепотом говорил этот хитрец, — мы как раз собирались ужинать!.. Окажите нам честь… Тащи все сюда, — быстро говорил он Георгию и толкнул ногой дверь в кабинет.
Неглин, Кузьма и еще офицер, сидевший в кабинете, встали навытяжку. Кот щелкнул пальцами, и офицер беззвучно и почтительно выскочил из кабинета. Ганзлий едва взглянул на Кузьму, он, должно быть, хорошо знал Задаева, тогда как Неглина разглядывать стал отчего-то пристально.
— Наш стажер, — пояснил Кот. Жирный гуталиновый блеск его голоса поначалу раздражал генерала, но он же его убаюкивал, он же его утихомиривал.
— Ну и как? — спросил Ганзлий.
— Отлично, — заверил комиссар.
— Подает надежды?
— Еще какие!..
— Фамилия?
— Неглин, — ответил Кот.
— Неглин, — с удовольствием повторил Ганзлий. — Как красиво!..
— Да, — сказал Кот.
Появился Георгий, он принес бутылки с коньяком и свертки и стал все раскладывать на столе Неглина.
— А я вас помню, юноша, — с мятной гримасой говорил Ганзлий, продолжавший взглядом своим Неглина мучить. — Я подписывал приказ о вашем зачислении. А вы меня помните?
— Так точно, — отвечал красный, смущенный Неглин.
— Значит, справляется? — спросил еще раз Ганзлий у комиссара.
— Сегодня был легко ранен во время выполнения боевого задания, — отвечал вместо комиссара врач.
— Ранен? — заверещал Ганзлий. — Куда?
— Чуть-чуть бы повыше, и не быть ему больше мужчиной, — снова говорил Георгий Авелидзе.
— По нынешним временам — царапина, — сказал Кот.
Генерал тяжело плюхнулся на стул перед Неглиным. Он ощупывал взглядом молодого человека; вот, наконец, отыскал место ранения и, помаргивая своими мутными глазками, удивленно разглядывал ляжку Неглина.
— Да вы садитесь, юноша, садитесь, — говорил еще генерал и потянул Неглина за рукав, приглашая сесть напротив. Неглин помедлил, но опустился на стул поблизости. — Ну и как идет служба? — спросил еще генерал. — Тяжело?
Неглин хотел было снова вскочить, чтобы ответить, но генерал его удержал в сидячем положении.
Авелидзе меж тем разложил на столе закуску, откупорил бутылки, расставил стаканы.
— Генерал, господа, — говорил грузин, — прошу к столу.
— А ты свободен, — ткнул Кот пальцем в Кузьму. — Ты сегодня провинился. Еще один такой случай… — сказал еще Кот, но не закончил.
Задаев ухмыльнулся, посмотрел на Неглина, и, быть может, предостерегающей была его ухмылка. Ни слова не говоря, он из кабинета вышел, дверь за собою прикрыл осторожно. Ганзлий глаз не сводил со стажера. Генерал еще раз спросил у того фамилию, и Неглин теперь сам ответил Ганзлию.
Офицеры и врач пересели к столу; Неглин хотел было сказать, что он, наверное, мешает и ему лучше удалиться, но Кот его не отпустил. Быть может, цель была какая-то у комиссара, а может, и не было никакой цели, и все само собою образовалось, всего лишь по внезапному настроению старших, и вот уж сидят они все за столом: генерал, комиссар, врач, а среди них и он, Неглин.
Грузин разливал коньяк.
— Скажи-ка что-нибудь, — велел комиссар Георгию.
— Однажды, — начал тот, — на моей далекой родине, там, где высокие горы и ослепительные снега, там, где знойные зеленые долины и быстрые шумные реки… однажды там солнце… взошло не с той стороны. Люди не знали, что им и подумать. Самые светлые головы не знали, что им сказать. Обратились к старейшинам, но и они не знают в чем дело. Доложили президенту. И тот тоже не знает. Хотя президент знает все. Тот созвал своих советников, своих помощников. Но и те не могли ничего посоветовать. Но лишь одно поняли люди: если уж солнце всходит не с той стороны, значит в стране не хватает мудрого руководства. Так выпьем же за начальника Главного Управления генерала Ганзлия.
Офицеры засмеялись, и комиссар, и генерал, и Неглин, и все выпили.
— Ну, удружил, удружил!.. — прогудел Ганзлий, прижимаясь ногою своей к бедру Неглина.
— У нас-то ведь солнце всходит где положено, — объяснил Авелидзе.
— И в сердце льстец всегда отыщет уголок, — прокомментировал Кот, довольно блеснув очками.
— Почему льстец? Почему льстец, Борис? — обиделся грузин.
— Ладно, ладно, льстец!..
За окном была ночь, и с первой порцией коньяка дружелюбной осою она вошла в воспаленный и неуверенный мозг Неглина.
