Ил чмокнул, всосав в свои недра то, что осталось от зловредной цыганки — как-никак, а высота моста в этом месте превосходила пятиэтажный дом. Кровожадные рыбки сразу утратили свой боевой задор и как по команде перевернулись брюхом кверху.
Не дожидаясь дальнейшего развития событий (бес, даже разбившийся в лепешку, способен на любые пакости), Синяков навалился на плот и, словно плуг или борону, проволок его через всю мель, в значительной мере состоявшую из пустых бутылок, рваной обуви, пластиковых пакетов, ржавых консервных банок и всякой другой дряни, характерной для рек, протекающих через большие современные города.
— Торопись, пока она не очухалась! — крикнул вслед ему Шишига.
— Спасибо, — отозвался Синяков, вновь оказавшийся на глубокой воде. — За все спасибо! Теперь я твой должник! При встрече рассчитаемся!
— Прощай! — отмахнулся Шишига. — Мы в расчете! Лучше нам с тобой больше не видеться!
Отступив на шаг от перил, он стал менять облик — так медленно и так натужно, что Синяков даже не мог понять, что является конечным итогом этой метаморфозы — птица или рептилия. Что ни говори, а бес он был слабоватый и потому, наверное, столь добрый к людям.
Из-под моста вдруг взмыли вверх зеленоватые щупальца-плети и легко утащили Шишигу в реку — он даже вякнуть не успел. На месте его падения вода забурлила так, словно там дельфин сражался с напавшим на него спрутом.
Конечно, Шишигу было жалко, но Синяков решил, что человеку не стоит ввязываться в разборки между бесами. Стараясь не прислушиваться к тому, что творилось позади, он погнал плот подальше от этого злополучного моста, чьи могучие быки и ажурные арки едва не стали для него могильным памятником.
Дальнейшее путешествие по Свиристелке прошло без приключений, если не считать таковыми тщетные попытки некоего быка (или, если хотите, рогатого и четырехногого беса) догнать плот по берегу. Гонка эта, имевшая цели скорее спортивные, чем охотничьи, закончилась для быка печально. Он с головой провалился в выгребную яму, мистическая тень которой попала в преисподнюю не иначе как из какого-то героического времени, когда все у народа было сообща — и горе, и радость, и отправление естественных надобностей.
Течение постепенно ускорялось, а это означало, что до плотины уже недалеко. Вскоре впереди раздался характерный звук падающей воды, и Синяков стал энергично подгребать к правому берегу. Почему именно к правому, он и сам не мог понять.
Плот причалил к деревянным мосткам в полусотне шагов от бревенчатого мельничного сруба. Раньше Синякову доводилось видеть такие сооружения разве что в этнографических музеях-заповедниках. Поток воды крутил замшелое деревянное колесо, а внутри сруба скрипели жернова. Мельница, как это ни странно, функционировала.
Не выпуская из рук шеста — своего единственного оружия, — Синяков осторожно приблизился к срубу и стал прислушиваться к тому, что творилось внутри. Там раздавался перестук, словно кто-то рубил в корыте капусту, да звучали довольно внятные голоса, которые с одинаковым успехом могли принадлежать как людям, так и бесам.
Дабы выяснить, кто же именно заправляет нынче на мельнице, нужно было сначала вникнуть в тему разговора, и Синяков подполз поближе к распахнутым настежь дверям.
Калякали двое. Один — пропитым басом, другой — надорванным фальцетом.
— И как ты только до этого додумался? — с завистью поинтересовался бас.
— Очень просто, — ответил фальцет. — Я когда срединный мир посещал, то не глупостями всякими занимался, а приглядывался, что там к чему. Как железо куют, как дырки в земле сверлят, как сок из фруктов давят. Люди ведь вовсе не такие дураки, какими их считают. Существа они, конечно, никчемные, но кое в чем соображают.
— Слушай, не вспоминай про людей, а не то я от вожделения в обморок упаду.
— Потерпи, скоро все будет… Для употребления человек, ясное дело, штука удобная. Вся кровь в жилах — соси в свое удовольствие. А наш брат совсем иначе устроен. Своей крови не имеет, а чужая в нем как сок в морковке располагается. Равномерно. Надорвешься, а даже глотка не высосешь… На эту мельницу я случайно напоролся. Ты бы, конечно, мимо прошел, а я вот заинтересовался. Хоть и не сразу, но в конструкции разобрался. Попробовал воду на колесо пустить. Гляжу, все работает. Хотя зачем нам мельница? Мы зерна не сеем, хлеба не едим… А потом меня вдруг осенило! Ведь в принципе это та же самая соковыжималка. Привод от водяного колеса вращает верхний жернов. Исходный материал, разрубленный на мелкие кусочки, бросаешь вот в эту дырку. А отсюда, снизу, получаешь конечный продукт. В нашем случае — кровушку. Видишь, сколько уже натекло…
— С полведра, не меньше… И где только этот придурок успел так насосаться?
— Шустрый, значит, был… Хотя это нас не касается.
— Одно плохо, — раздался тяжкий вздох. — Уж больно нудная это работа — своего брата беса на мелкие кусочки крошить. Даже тесак затупился.
— Я и про это подумал! — фальцет задребезжал от гордости. — Лезь сюда, покажу…
Некоторое время внутри сруба царила относительная тишина, а потом бас озадаченно прогудел:
— Никак не могу взять в толк, что это такое…
— Дробилка, — пояснил фальцет. — Я ее сам соорудил. Нашел в сарае два старых жернова и поставил их вертикально обод к ободу.
— Здоровые какие!
— И с железной наковкой, обрати внимание. Бросай в эти жернова хоть беса, хоть человека — от него одна мезга останется. А уж эта мезга по желобу пойдет на мельничные жернова. Глубокая переработка, как говорят люди. Ни капли кровушки зря не пропадет… Подожди, сейчас испытания проведем. Я только привод переброшу.
«Ну и бесы нынче пошли, — подумал Синяков. — Куда там Кулибину или Эдисону! Если они в наш мир прорвутся, добра не жди. И танки освоят, и бомбардировщики».
Скрип жерновов на пару минут утих, а когда возобновился, имел уже совсем другой характер.
— Нравится? — поинтересовался фальцет.
— Класс! — Тот, кто говорил басом, пришел в восхищение. — А почему ты эту дробилку сразу не запустил? Сколько времени зря потеряли!
— Как тебе сказать… Ты ведь все равно от безделья мучился. А тут хоть на что-то сгодился…. И еще сгодишься. Поэтому ныряй в дробилку!
Бес взвыл дурным голосом, и лязгающий скрип окованных железом огромных камней сразу стал приглушеннее и мягче, словно между ними оказалось что-то вроде ватного матраса.
— За что? — ревел угодивший в дробилку бес.
— А ни за что, — пояснил его коварный приятель. — Сам посуди — зачем мне с тобой эти полведра делить? Авось мне одному целое ведро достанется.
