Таг подумал, что фермер, возможно, заподозрил их в желании сбежать.
Ирган видел, как Маир исчезает в темноте, и думал, что это не такая и плохая идея. Он не видел шансов выжить в этом бою.
Орбитон. Лагерь объединенной
хибранийской группировки.
Возле бокса номер четырнадцать
– Капитан!
До двери ему оставался всего один шаг. Джнахин замер, чуть втянув голову в плечи, как будто его застали на месте преступления.
Повернувшись, он увидел Канни Офир, одетую в ту же экипировку, в которой она была на Изиане, только без шлема. Четкая тень женщины лежала на земле, гротескно вытянувшись.
Фаррел сошел со ступенек и, схватив эмадинку за локоть, буквально потащил ее прочь. Разведчица шла, пока они не очутились в темном проеме между двумя соседними боксами.
– Что вы творите, майор? – прошипел Фаррел, когда Канни вырвала локоть из его цепких пальцев.
– Боитесь, услышат ваши? – спросила она в ответ, улыбаясь. Темнота была неполной, и Джнахин начал различать ее лицо. Улыбка, надо сказать, оказалась паскудной; бывали мгновения, когда эта женщина внушала ему отвращение.
– Им ни к чему это…
– Что «это»? Может, вы и мысли умеете читать? – Ее просто распирало. Канни была зла. Почти так, как в том лесу, когда она и Фаррел решили проверить, насколько кто хорош в ближнем бою.
Хибраниец ждал драки.
– Вы предсказуемы, как всякий романтик, – сказала Офир. – Ибо только романтик мог в подобной ситуации сделать такой выбор!
– Вы это о чем? – поинтересовался капитан.
– Вы оставили своих людей на Изиане!
– Они сами хотели. Их выбор…
– Вы капитан. Кому, как не вам, решать подобные вопросы и удерживать подчиненных от необдуманных поступков?! – бросила ему в лицо Канни. – А что сделали вы? Струсили. Чего? Что вас заставят работать даром?
– Что вы понимаете…
– Все. Вас поставили перед выбором. В глубине души вы с первой минуты знали, что неправы, но гордость и упрямство, а еще больше страх заставили вас сбежать.
– Я не боюсь умереть.
– Дело не в этом. Вы испугались ответственности. Потерять двоих – это можно пережить. Но весь отряд! Нет – слишком большая роскошь. На вашем месте менее чувствительный командир просто силой утащил тех двоих вместе с собой и выбил бы из них дурь. Либо… Да, он бы остался.
– Почем вам знать? – фыркнул Фаррел. – Какое вам вообще дело?
– Мне не все равно, что с вами будет, капитан.
Джнахин не знал, стоит ли на это отвечать.
– Вы предпочли бежать. Насколько легче вам теперь? Теперь вы чувствуете себя правым? Нет.
– Чувствую! – взорвался наемник. – Чувствую! Потому что сейчас не Таг и Асура были бы… а все мои бойцы!
Канни помолчала.
– Так уже случалось, я знаю. Одно из преимуществ моего положения в возможности иметь доступ к информации. Двадцать лет назад на Набоке вы оказались в подобном положении. Сержант Фаррел повел свой взвод спасать беженцев, и ему это удалось. Он спас их. Но потерял всех своих людей и сам был ранен…
– Замолчите! – зашипел наемник. – У вас нет права совать свой нос в чужую жизнь.
– Я провожу параллели, – сказала Канни уже без прежнего напора и куда тише. – Всего лишь. Тогда вы не колебались, тогда вы заработали выволочку от своих соплеменников-файканн за самоуправство. Вы нарушили приказ командира. За это вас хотели судить, но передумали.
Фаррел прислонился спиной к стене бокса.
– Они совершили ошибку, – произнес он, помолчав. – Согласно Сумеречному кодексу хибраниец, совершивший на поле боя такой поступок, должен быть казнен. А за меня заступились командиры и мой учитель. Почему? Не знаю. Наверное… никому не хотелось мараться.
– Считаете, вы должны были умереть?
– Да. В том бою… мы прикрывали отход беженцев. – Вспоминать теперь об этом через столько лет – это все равно что просматривать полузабытое кино. – Нас прижали, выхода не было. Я знал, что умру, но меня вытащили, когда пришла подмога. Я видел, как погибли мои люди. Они были моими друзьями, мы выросли вместе.
– Так почему не было суда?
– Совет постановил, что я герой. Словно они для этого собрались, – желчно усмехнулся капитан. – Я, конечно, глупец, но все-таки герой. Звучало как… издевательство.
Канни помолчала.
– И вы с этим живете все двадцать лет? С чувством вины?
– Если хотите, да. Те беженцы все равно погибли, позже, когда на временный лагерь было совершено нападение. Враг сбросил на людей несколько сотен бомб. Погибли почти полтысячи человек, впрочем, и не только. Во имя чего я угробил своих бойцов и получил звание героя?
– Вы не могли знать, капитан. Никто не мог.
– Слушайте, прекратите копаться в моей психологии. Я сам это делал достаточно долго. После кампании на Набоке я решил все бросить, прожил девять лет тихо-мирно, стал доктором социологии, но это время было как во сне. Меня преследовали призраки. Я видел кошмары. Хотел смерти. Не находил ее. Видите, майор, все просто. Чувство вины, попытка организовать хаос. В конце концов, я понял, что так больше не могу, и снова отправился воевать, вытащил из кладовой свою старую броню. Полетел на Хибранию, набрал группу. Надо мной посмеивались, кое-кто даже думал, что я спекся и просто валяю дурака… В последующие годы я наверстывал упущенное, брался со своими бойцами за самые сложные задания. Бывало, угодив в пекло, нарочно искал смерти, но она забыла про меня. А дальше?
– Дальше?
– Глупо искать смерть нарочно, – вздохнул хибо. – Разве, погибнув, я бы отдал дань умершим? Я понял, что делал все неправильно. Однажды даже дал себе клятву не потерять больше никого и никогда. Чем не грандиозный план для тактического гения? Мне это удавалось многие годы, однако Дирк Фогуа, его смерть все изменили. Он погиб из-за того, что я отдал неверный приказ. С тех пор… я боюсь, что не справлюсь, что ситуация выйдет из-под контроля, что мои люди перестанут мне верить. Если это случится, все рухнет. Говорите, я испугался там, на Изиане? Правильно. Я не хочу второй Набоки.
– А как же смерть в бою? Хибранийцы никогда не отрицали ее. Тем более, во имя хорошего дела.
– Хорошего дела? Считаете, если мы спасем тех фермеров, дальше они будут жить долго и счастливо? – отозвался Джнахин. – Нет. Они все равно погибнут. Позже. Голод, болезни. Ближайшая зима. Я не окуплю своих вложений.
– Вы воин, а не банкир, – возразила Канни.
– Ага, будь наоборот, моя совесть была бы чиста, – усмехнулся Фаррел. – Точнее, у банкиров она не водится.
Майор посмотрела себе под ноги и зло пнула камешек.
– Значит, вы до сих пор не простили себя за Набоку?
– Не простил. Если уж мы говорим о таких вещах посреди орбитонской ночи, то – да.
