— Я не стала бы навязывать себя в жены… — сглотнула Ута слезу. — И запретила бы сестрам говорить вам, что я хочу за вас замуж.
— Ты и это знаешь? — удивился я, припоминая подробности «уговоров».
— И это — тоже, — с усмешкой сказала Ута, вытирая слезы. — Я не ревную… Кстати, — вдруг оживилась она. — Мне предлагали за тебя деньги.
— Это как? — насторожился я.
Сразу почудилось недоброе: наемный убийца, жаждущий знать, в какой комнате я ночую, во сколько я выхожу из дома и другие не менее полезные вещи.
— А вот так… — покрутила головой фрау, показывая язык. — Вдова кожевенника — ей всего двадцать лет — предлагала мне талер, если я впущу ее на ночь в твою комнату.
— Зачем? — не сразу сообразил я.
— Ну, Артакс, ну насмешил… — расхохоталась женщина. — Словно не знаешь, зачем женщина хочет мужчину?
— За талер?! — взвыл я от обиды. — Да я жеребца за три талера сосватал!
— Так то за жеребца! — не унималась Ута. — От Гневко жеребята будут здоровые, а кто родится от тебя, неизвестно. Эх, надо было соглашаться!
— Чего же не согласилась? Талер — неплохие деньги.
— Я бы согласилась, но она отказалась внести аванс. А если бы ей не понравилось? — хихикнула «майн либер фрау».
Внезапно став серьезной, фрау шмыгнула носиком и тихонько попросила:
— Останьтесь до утра. Я буду расстраиваться, думая, как вы там, ночью, в дождь…
Я посмотрел на грудь, вздымающую плотную ткань, подумал — какая разница? Днем раньше, днем позже.
— У меня там конь оседланный… — сделал я последнюю попытку уйти. — Как он, в седле, в подпруге…
— Эдди расседлает, — рассеянно ответила Ута и, видя мое недоумение, пояснила: — Ваш адъютант сидит в конюшне. Ему приказано расседлать Гневко, когда вы появитесь.
А ведь точно, вспомнилось мне. Эдди уже расседлывал гнедого, так что конь возражать не будет. «А ведь это плохо, что мальчишка спит в конюшне, — с тревогой подумал я. — Надо бы сказать Уте, чтобы нашла парню место потеплее».
Кажется, я начал испытывать отцовские чувства к этому мальчишке. Сколько лет Эдди? Лет шестнадцать? Будь я нормальным человеком, у меня могли бы быть дети такого же возраста. Или старше…
— Ваш гнедой и ваш мальчик уже спят. Эдди мы постелили в нижней комнате, — улыбнулась Ута, словно услышав мои мысли. — Жеребцы спят стоя, но вам лучше лечь. Хотите, я сама разденусь?
Хозяйка гостинцы поднялась и стала распутывать шнурки пояса, распускать шнурочки корсажа. Дальше я сопротивляться не мог, и мы рухнули в мягкие пуховые перины, которыми была застлана постель…
— Я поняла — кто вы такой! Вы — странствующий рыцарь, который помогает людям, — заявила вдруг Ута, когда мы уже просто лежали рядом, словно муж и жена, прожившие вместе с десяток лет.
— Рыцарь? Да еще странствующий? — откровенно расхохотался я.
Чаще всего наемников сравнивают со шлюхами. В последнее время я даже морду за такое сравнение не бил. Смысл?
— Я вас узнала! — Прикрыла она мой рот ладошкой. — Вы спасли меня когда-то, давным-давно…
— Ута, я не странствующий рыцарь, а наемник, торгующим своим мечом и своим телом. А в Ульбурге я раньше никогда не был.
— Это было не здесь, а в Таллебурге, двадцать лет назад… Нет, двадцать один год назад. Ко мне как раз посватался господин Лайнс. Сестры собрали кое-какие деньги, и я поехала покупать приданое — было неловко выходить замуж не имея даже запасной сорочки. Младший брат отца был купцом — даже не купцом, а так, мелким торговцем. Он часто ездил в Таллебург (на их ярмарке цены в два раза ниже) и взял меня с собой. Мы накупили сорочек, ленточек, постельного белья. Я была счастлива. А после ярмарки на нас напали ландскнехты. Я потом узнала, что это ландскнехты, — поправилась Ута, — а тогда мы решили, что это грабители. Дядя куда-то пропал, меня вытащили из возка, бросили на землю и стали задирать подол… Я хотела выйти замуж честной девушкой, поэтому сопротивлялась, как могла… Тогда солдаты схватили меня за руки и за ноги, растянули по земле и привязали к колышкам. Я решила, что, если меня изнасилуют, покончу с собой. А тут появились вы, разогнали солдат и освободили меня.
— Таллебург, Таллебург… — стал я вспоминать. — Что я там делал двадцать лет назад? А, припоминаю…
Двадцать лет назад я принял боевое крещение — впервые командовал десятком солдат не на учебном поле, а на поле брани… Мне казалось, что я участвую в самом грандиозном сражении, которого не было со времен великого завоевателя древности — Александра-Искандера… Потом поумнел и осознал, что это был бой, один из многих в очередной войне, которую король Рудольф, мой родственник, вел с нашим дальним родственником королем Угрии Фирсиусом. Что они делили, сейчас никто и не помнит. Вроде бы что-то связанное с рекой, — не то прибрежные воды, где ловится самая крупная рыба, не то — заливные луга, на которых пасутся коровы, дающие лучшее молоко… Река Рейнара, что делит королевства, постоянно меняет русло, создавая лишние проблемы дипломатам и солдатам. Это только крестьянам все равно, кому платить налоги.
Обычно пейзане спокойно пашут землю, косят сено и только искоса наблюдают за сражениями, прикидывая — останется ли на поле что-нибудь такое, что может пригодиться в хозяйстве? После любого боя первыми мародерами становились именно пейзане, а уж потом — солдаты…
Начало было не очень удачным для нас — пехота противника, вгрызшаяся в наш правый фланг, вышла в центр и едва-едва не захватила королевское знамя… Но на выручку подошла рыцарская конница, которой командовал первый принц крови, герцог деля Кен-старший, мой отец…
Рыцари таранным ударом выбили вражескую пехоту, а наш левый фланг пошел вперед, вытесняя противника с поля боя.
После сражения мою десятку отправили собирать уцелевших — и тех, кто ранен, и тех, кто пустился в бега.
Небольшая рощица, через которую проходил купеческий тракт, показалась мне тем местом, где могли бы укрыться дезертиры. И я не ошибся. (Да и не было поблизости других удобных мест!) Первое, что бросилось в глаза, — небольшой купеческий возок, под которым сидел ополоумевший от страха мужчина в городской одежде. Вокруг валялись какие-то тряпки — не то мужские рубахи, не то — женские сорочки. А рядом трое солдат деловито распинали по земле красивую девушку. Будь моя воля — не стал бы мешать, но был строжайший приказ — гнать всех, кто попадется, к королевскому штандарту. Нужно было собирать все силы в кулак и двигаться дальше…
