— Хотите знать, почему вы оказались в каземате? — сладенько поинтересовался старый хрыч.
— Тысяча талеров — большая сумма, — криво улыбнулся я.
— В ваших сумках нашлось семьсот талеров, — педантично уточнил Лабстерман. — Но это не считая оружия и доспехов. А это — еще столько же. Я не барышник, коня оценить затрудняюсь. Но думаю, гнедой стоит не меньше пятидесяти талеров. А то и все сто. Условно можно оценить все в две тысячи. Согласитесь, Артакс, город переживает нелегкие времена. Ваши деньги нам пригодятся. Хотя бы заплатить за восстановление башни, вывоз трупов, работу могильщиков. Хватит и на замену разбитых стекол!
— Видимо, было тяжело меня притащить?
— Ничего, мои люди справились, — хмыкнул бургомистр. — Хуже, что пришлось вас караулить всю ночь. Ждали, что вы поедете вечером, а вы соизволили отъехать с утра. Правда, пришлось положить вас в телегу и закидать соломой, чтобы никто не видел, а потом выгрузить с черного хода ратуши.
— Рад за вас, — саркастически бросил я.
— Кстати, — вдруг заинтересовался он. — А почему вы не кричите, что я мерзавец и предатель?
— Зачем? — криво усмехнулся я, пытаясь пожать плечами. — Кто тут меня услышит? А вы это и сами знаете. Но дело-то ведь не только в деньгах… Правильно?
— Да, — усмехнулся бургомистр. — Две тысячи триста талеров — крупная сумма, но не настолько, чтобы город рисковал репутацией.
— Кто бы мог подумать, что первый бургомистр хотел сдать вверенный ему город герцогу. А теперь вы мне просто мстите.
— Умный наемник. Догадался… — удовлетворенно хмыкнул Лабстерман. — А как, если не секрет? Голубятня?
— В том числе, — кивнул я. — Когда размышляешь о предательстве, то в первую очередь думаешь о посланиях, переписке с врагами и прочем.
— Впрочем, я так и предполагал… И вы, конечно же, допросили ее хозяина, а потом бросили тело в костер? Только что он мог рассказать? Голуби летели не в замок, а в другое место.
Я не стал объяснять, что голубятню подожгли просто так, на всякий случай. И тело никто не бросал в костер. Кто знал, что хозяин побежит спасать птиц?
— Было еще кое-что, — признался я. — Вы слишком поспешно убили своего зятя. Конечно, он был редкостным болваном, раз отдал окровавленную одежду городской прачке. Но и вы сплоховали…
— В чем? — недоверчиво переспросил бургомистр.
— Вы сказали, что были вынуждены убить своего зятя, потому что он бросился на вас. Мол, слуга удержал его, а вы пырнули.
— И что? — нахмурился Лабстерман. — Что-то не так?
— Только то, что ваш зять был убит часа за два до того, как мы пришли в дом.
— Это — домыслы, не более… — сказал бургомистр, но как-то неуверенно.
— Эх, господин первый бургомистр, — вздохнул я. — Вы, верно, забыли, что я часто видел мертвецов? И видел, и трогал. А тело убитого уже начало остывать. И еще… Говорить? — Дождавшись кивка Лабстермана, продолжил: — Рана на теле была раза в два шире, чем ваша шпажонка. Такой след оставляет нож. Скорее всего, кухонный. Вы же весь день провели в ратуше. Кто же убил старшину суконщиков? Ваша дочь? Или — слуга?
— Какая разница? — отмахнулся Лабстерман. — Вы сами сказали, что мой зять — болван.
— Мне кажется, это была ваша дочь, — предположил я. — Покрывать слугу вы бы не стали. Зато одним махом убили двух зайцев — покончили с зятем, который мог вас выдать, и стали героем. Браво!
Я был совершенно искренен в своем восхищении. Действительно, случись убийство чуточку позже, я тоже принял бы на веру версию о герое-бургомистре, убившем родного зятя, предавшего город.
— А что вам предложил герцог? — поинтересовался я. — Неужели дворянство?
— Дворянство… — хмыкнул Лабстерман. — Дворянство можно получить другим способом. Берите выше — титул бургграфа. Правда, не мне лично, а моим детям и внукам.
— Как-то с трудом себе представляю, чтобы император утвердил в качестве бургграфа вашу дочь.
Я честно попытался представить дочь бургомистра в двенадцатилучевой короне, но не сумел. Видел я ее всего лишь один раз. Ну не смотрелась корона на растрепанной голове…
— Разумеется, Сабрину бы никто не утвердил в качестве бургграфа. Зато император утвердил бы в этом титуле сына герцога Фалькенштайна, пусть и незаконного…
— Стоп-стоп, начинаю понимать… — догадался я. — Ваш зять Кнут не был сыном бедного подмастерья?
— Отцом Кнута был герцог Фалькенштайн, а матерью — дочка обер-мастера из Рюеня. Его светлость официально признал Кнута как своего сына, со всеми вытекающими отсюда правами и гербом… Разумеется, он не имел прав на наследование герцогства. Но, согласитесь, дворянство — неплохо для бастарда.
— «В черном поле золотой коронованный сокол, сжимающий в лапах камень», — процитировал я описание герцогского герба и добавил: — У бургграфа Ульбурга герб был бы с полосой слева направо, означающей незаконнорожденность…
— Вот как? — слегка удивился бургомистр. Подумав, пожал плечами: — Хотя какая разница. Со временем герб можно было бы и поменять.
— Как же все здорово придумали! — восхитился я. — Ай да герцог!
— При чем тут герцог? — обиделся бургомистр. — Это была моя затея! А Кнут, хоть и герцогский сын, но кретин, каких мало. Единственное, что он умел, — это пить да махать мечом. Герцог отдал его на воспитание своему близкому другу — графу фон Зельцеру. Ублюдка сделали пажом, потом оруженосцем. Научили танцам, искусству владения мечом. Граф обещал, что в скором времени Кнут будет посвящен в рыцари. А потом? Он изнасиловал дочь своего наставника, украл фамильный перстень, который тут же пропил… Фон Зельцер чудом не зарубил его на месте. Только из уважение к герцогу вассалы графа оставили его в живых.
— Зато раздели донага, гнали несколько миль и травили собаками, как зайца… — дополнил я.
— Вы знаете эту историю? — удивился Лабстерман.
— А кто же ее не слышал? Правда, людская молва сообщала, что насильника все-таки затравили.
— Как видите, он остался в живых. Но Фалькенштайн, при его нелепой любви ко всем своим отродьям, не захотел больше знать своего сына, и Кнут стал охранником у купцов, которые не гнушаются ничем ради наживы. («Вот чья бы корова мычала!» — мысленно усмехнулся я, но перебивать бургомистра не стал — пусть выговорится.) Я нашел его, когда он, обобранный шлюхой, валялся пьяным в канаве. Я вытащил его из дерьма, отмыл, сделал гражданином Ульбурга, придумал ему достойную биографию.
— Зная, что он насильник и пьяница, вы, тем не менее, отдали за него свою дочь… — констатировал я.
— Ну и что? — ухмыльнулся бургомистр. — Зато он сын герцога. Его светлость отрекся от Кнута лишь на словах. Никаких документов не было подписано! Юридически его статус и герб сохранили силу. Когда я встретился с герцогом и передал ему свои предложения, он был очень рад, что непутевый сын взялся за ум. У герцога хватает законных сыновей, поэтому он не может давать феоды бастардам.
