Группа лиц, возглавляемая и подстрекаемая пекарем Раструбовым, подпалила дом Зинаиды. Они считали, что именно там прячется ее сын. Возможно, здесь были и иные причины, личного характера. Огонь, охватив строение, перекинулся на два соседних дома. Через час все было кончено, все три дома выгорели дотла. Самой Зинаиде удалось спастись лишь чудом. Ее, с сильными ожогами, вынесли люди Ермольника из отряда самообороны. Позже продавщицу магазина поместили в медицинский пункт доктора Мендлева.
В условиях подобного разброда и анархии в поселке реально существовали лишь две силы, которые могли бы противостоять творившемуся беспределу. Это была вооруженная охрана Намцевича и местный отряд самообороны Ермольника. Но первые словно бы наблюдали за происходящим издалека, не вмешиваясь в события, а вторые просто не могли поспеть во все горячие точки. Третья же сплоченная и организованная группа – «монковцев» – все больше и больше начинала чувствовать себя в поселке подлинными хозяевами. После панихиды и состоявшихся сразу же похорон Комочкова мы вернулись домой, где оставался один Григорий, еще более подавленный всем происходящим. А через полчаса произошел инцидент, коснувшийся уже непосредственно нас.
Когда мы сидели на кухне и готовились помянуть Николая (у меня оставалась еще одна бутылка водки), стекло в окне вдруг с треском разлетелось вдребезги, осыпав нас осколками, а на стол упал здоровенный булыжник. Тотчас же с улицы донеслись возбужденные выкрики. Небольшая толпа, скопившаяся около калитки и забора, состоявшая в основном из пьяных мужиков, угрожающе потрясала кулаками и палками. Они кричали, что это мы привезли все беды и что нас надо как следует проучить. За первым камнем последовал второй, который разбил окно в соседней комнате.
Милена и Маша сидели бледные и притихшие, да и я несколько растерялся, подумав о том, что если толпа ринется в дом, то нам придется весьма худо. Их было раз в пять больше, чем нас. Только один Марков чувствовал себя словно бы в своей стихии. Быстро вскочив, он выбежал во двор, где ухватил с земли длинную жердь, которая валялась там с незапамятных времен, будто бы ожидая именно этой минуты. Мы видели в окно, как Марков, издав какой-то воинственный кельтский клич, с жердью наперевес бросился к калитке. Натиск его был столь стремителен, что в стане неприятеля сначала возникла заминка, затем растерянность, а потом враг и вовсе позорно бежал, не желая, очевидно, связываться с явным сумасшедшим. Марков милостиво не стал преследовать горьких пьяниц и, гордясь своей победой, вернулся обратно.
– Объявляю им конфузию, – сказал он. – Эх, вояки, им бы только с бабами драться!
Однако дело принимало скверный оборот. Пьяная атака могла повториться ночью. Вдвоем с Барсуковым мы забили разбитые окна досками и укрепили калитку, подперев ее изнутри бревнышками. Конечно, все это было не слишком надежно, но я придумал еще один способ обезопасить наш ночной покой. Я соорудил нечто вроде сигнальной системы, развесив вдоль забора пустые бутылки, благо их в доме оказалось предостаточно. И мы решили вновь установить ночное дежурство.
– У меня все равно бессонница, – сказал Григорий. – Я привык спать днем. Поэтому, если не возражаете, я готов бодрствовать до утра.
Мы согласились. Этот человек, еще недавно вызывавший нашу неприязнь и опасение, как-то быстро вошел в доверие, и его уже стали принимать за своего. Словно он заменил собой погибшего Комочкова. А перед сном я предложил провести небольшой следственный эксперимент. Меня не отпускала мысль о тех женских ступнях, которые видел Григорий из-под приоткрытой крышки люка прошлой ночью, когда был убит Николай. Чего проще повторить эту сцену? И если бы Григорий не узнал их, то мы бы сразу же исключили двух подозреваемых – Машу и Милену. Я тогда почему-то не подумал о том, что мы стали бы делать, если бы он узнал их? Но мое предложение и так вызвало бурные возражения со стороны женщин. И Маша и Милена наотрез отказались демонстрировать свои лодыжки.
– Значит, вы сознательно сваливаете все на Ксению? – спросил я.
– Ну почему же? – ответила Милена. – Если вам всем так хочется, чтобы убийцей была именно женщина, то… вот вам вариант: ваша таинственная Девушка-Ночь. По слухам и разговорам, она очень ловка и вездесуща. Может быть, именно она и совершила всю эту серию убийств?
«А ведь и правда, – подумал я. – Кажется, она действительно не пользуется обувью, а ходит босиком…» И все-таки мне было жаль, что они обе отказались от этого эксперимента. У меня бы свалился с души камень. Не хотелось верить, что кто-то из них – Маша, Ксения или Милена – убил Комочкова. Время было уже позднее, и мы разошлись по своим комнатам, а ночью мне приснился скверный сон.
Я видел Ксению, ее искаженное ужасом лицо, которое с жадными утробными звуками заглатывает трясина… Кажется, я даже кричал во сне, а меня успокаивала Милена. Не помню, поскольку находился словно в бреду. Но то, что этот сон вещий, я не сомневался. А утром нас разбудили первые солнечные лучи, ласково прикасавшиеся к нашим обнаженным телам. И весь мир снова показался напоенным любовью, смыслом и добротой.
Григорий, как и обещал, не спал всю ночь, делая время от времени обход по всему периметру дома. Он, как караульный, доложил мне, что ничего подозрительного за время его дежурства не произошло. И добавил:
– Если не считать выстрелов. Похоже на ночную охоту или облаву.
– Возможно, так оно и есть, – сказал я, подумав об охранниках Намцевича. Может быть, ради устрашения они палили во все стороны во время своего «комендантского часа»? Спустя полчаса мы все вместе позавтракали. У нас еще оставалось немного крупы, а вот консервы уже закончились.
– Надо что-нибудь продать и что-нибудь купить, – предложила Милена.
– Зачем? Схожу лучше к Ермольнику, – ответил я. – У него наверняка что-нибудь найдется. Поделится.
Но едва я вышел за калитку, как столкнулся с учителем.
– А я к вам, – произнес Клемент Морисович. В руках он держал сумку. – Здесь кое-какие продукты. Их посылает вам… ну, вы знаете кто.
– Валерия?
– Да.
– И конечно, втайне от Александра Генриховича?
– Разумеется.
– Покорно благодарю. – Я отнес сумку в дом, а затем вернулся к учителю. – Как ее настроение?
– Как обычно. Она просила вам передать, что… – Клемент Морисович немного замялся. – Что готовится какая-то акция против отца Владимира. И это очень серьезно.
– Что я должен делать?
– Не знаю. Вам виднее.
– Клемент Морисович, а вы сами-то на чьей стороне?
– Я… ни на чьей. Я не хочу ни во что вмешиваться.
– Все еще придерживаетесь теплохладности? Но скоро станет все труднее занимать позицию посередине.
