– Да ты просто трус! – взорвалась Милена.
– Пусть, – отозвался Сеня. – Но жизнь дороже.
– Жизнь червя, – презрительно произнес Марков.
– Тогда уж барсука, – поправил наш бывший друг, накладывая себе печеночного паштета «от Валерии». И продолжил: – А вы знаете кто? Хотите, я скажу, что я о вас думаю? Извольте. Марков с детства рос хилым и болезненным, мы все его шпыняли, а потом у него из комплекса неполноценности развился комплекс супермена, но это, в принципе, одно и то же. Вадим – мелкий актеришка, обречен на забвение уже при жизни, тут и говорить нечего. Милена и Ксения – две пустышки, шлюшки, птичий ум, а желание быть светскими львицами. Комочков – царствие ему небесное! – развратный прохиндей, бумагомаратель…
– А я? – спросила Маша, глядя на него с нескрываемой ненавистью. Да и все мы смотрели на Барсукова как на появившееся вдруг привидение. Его характеристики были убийственны, полны желчи и злости. Его словно прорвало.
– Ты, женушка моя милая, обыкновенная курица. Но я тебе больше не петух. Мы с тобой все равно разведемся, когда вернемся в Москву. Да у меня у самого есть любовница, если ты хочешь знать. А квартиру я тебе не отдам. Отправляйся в свои Химки, к матери. Вместе с детьми. Еще неизвестно, от кого ты их родила.
– Ну и мразь же ты! – выразила наше общее мнение Милена. – Как ты только притворялся столько лет!
А я, приподнявшись и перетянувшись через стол – Сеня сидел напротив меня, – мастерски влепил ему, дожевывающему бутерброд, хук справа.
– Это тебе за «шлюшку», – пояснил я, пока он поднимался с пола.
– А больше вы ничего и не умеете, только поэтов бить, – ответил, держась за скулу, Барсук. Потом как ни в чем не бывало он вновь сел за стол и больше уже ничего не говорил. Только ел.
Некоторое время мы все тоже молчали. Тишину нарушил Григорий:
– Я здесь человек посторонний и благодарен вам за приют и доверие. Хочу предложить себя для той роли, от которой отказался ваш… – Он не добавил вертевшееся на языке слово «друг», и правильно сделал.
– Это невозможно, – возразил я. – Любой может узнать, тогда – смерть.
– Это если узнают, – заметил Марков. – Но ведь Милена тоже его загримирует.
– Пожалуй, – согласился я. – Тогда давайте готовиться. Время не ждет. Дома остаются три женщины, – я покосился на Барсукова, но он никак не отреагировал на мой укол, – а в случае опасности спускайтесь в подвал. Там есть укромная комнатка, я покажу, как передвигать рычаг. Счастливо оставаться.
Через полчаса я вышел из дома. Марков и Григорий должны были явиться к Дрынову чуть позже, по воле заклинателя духов. Но сам он об этом еще не догадывался… У Викентия Львовича меня уже ждали все местные спириты. Те же, что и в прошлый раз. А сам хозяин приветливо спросил:
– Тянет вас все-таки к потустороннему, Вадим Евгеньевич, признайтесь?
– Тянет, еще и в спину толкает, – усмехнулся я. Снова мы оказались за круглым столом, покрытым бархатом, на котором стояло блюдце с черепом. Окна в комнате были завешены темными шторами, а по углам горели четыре свечи.
– Все, что происходит за стенами дома, – пусть там и остается, – провозгласил Дрынов. – А здесь присутствуют иные силы и явления, которые нам не разгадать никогда. Настроимся же на благоговейное отношение к духам и станем внимать им в тишине и внутреннем созерцании. Приступим, друзья мои?
– Приступим! – отозвался за всех пекарь. Я вспомнил, что в прошлый раз дух Бориса предсказал ему скорую смерть. Если Раструбов всерьез поверил, то в его психике, несомненно, должны были произойти какие-то сдвиги. Он мог в последние дни своей жизни сыграть ва-банк, по-крупному. Но что было ставкой в его игре? Марков сказал, что каждый из них, возможно, причастен к какому-то преступлению. Может быть, сейчас это удастся выяснить…
– Присутствует ли здесь кто-нибудь, кроме нас? – произнес Дрынов, оглядывая помещение. Глаза его сделались пустыми, словно из них вытекла жизнь. Блюдце на столе звякнуло один раз. Это означало: «Да». Я подумал: как ему удается сей фокус? И зачем ему вообще морочить людям голову? В сущности, он мало чем отличался от Монка, такого же шарлатана, только у того были масштабы покрупнее. А Дрынову, очевидно, доставляла наслаждение камерность, закрытость его секты. Блюдце продолжало позвякивать, а Викентий Львович расшифровывал на листке бумаги буквы.
– Его зовут Аспарий, – объявил он. – Жил во втором веке до нашей эры. Родина его – Персия. Над Полыньей оказался случайно. Он готов ответить на ваши вопросы.
И они посыпались, как из рога изобилия.
– Спроси его, сколько я еще проживу… месяцев? – зашептал пекарь, навалившись на стол. Видно, никак не давала ему покоя эта мысль. Сидела в голове занозой.
– Когда придет мировая Гранула? – потребовал ответа Монк. Решил прибегнуть к услугам древнего перса. Собственное учение вопроса не проясняло.
– С кем теперь сердцем моя жена? – Голос принадлежал доктору Мендлеву. А вот это что-то новенькое. До сих пор страдает по беглянке?
– Полюбит ли меня когда-нибудь Валерия? – Нечего и говорить, кто это произнес. Откровенность учителя вызвала у меня удивление. Он становился горяч, а не теплохладен.
– Хочу в Москву. Там – все. Ну когда, наконец, отсюда уеду? – проворковала Жанночка. Вот, значит, какой у нее предел мечтаний. Слоняться по ночным клубам в столице.
– Что, в конце концов, будет с поселком? – спросил Горемыжный, вздыхая после каждого слова, как астматик. Опомнился, фашистский староста, когда уже все профукал, предал и продал! Уж спросил бы тогда: что станет вообще с Россией?
– Спокойнее, господа, по порядку! – отозвался Дрынов. – Вы же не на птичьем базаре. Аспарий может покинуть нас.
Я подумал, что, наверное, Марков и Григорий уже подошли к дому и наш бравый капитан возится с замком в дверях. Справа от меня сидел Горемыжный, слева – Мендлев, и я толкнул доктора ногой, напоминая о нашем уговоре. Тот опомнился и обратился к Дрынову:
– Викентий Львович, пусть Аспарий свяжется с духом одного умершего человека, – попросил он.
– Какого? – насторожился тот.
– Он жил здесь, в Полынье.
– Не надо, – ответил за главного спирита пекарь.
– Надо, – отрезал я. – И потушим свет, как в прошлый раз.
– Как угодно, – вяло согласился Дрынов, взглянув на Жанну.
Та быстро встала и, обойдя комнату, погасила свечи. Комната погрузилась в полную темноту, а Жанна на ощупь добралась до своего стула. Я достал из кармана прибор ночного видения и посмотрел на собравшихся. В инфракрасном свете они и сами выглядели как духи, слетевшиеся на тайную конференцию. Решив немного похулиганить ради разнообразия, я встал, зашел сзади к Горемыжному и замогильным голосом зашептал в ухо:
