в сторону погони – мешочки взлетели в воздух – красная, серая, белая, черная пыль посыпалась вниз и…
– Пчхи… Пчхи…
Коста улучил момент – сунул в карман мешочек со специями и смахнул баночку с жирным кремом в руку…
– Держи его! Держи! Рыжее ворье!!!
– Береги глаза… Глаза береги!!!
– Перец!!!
– Изве-е-е-ерг!!!
… и рыжий тощийхвост мелькнул в ближайшем проулке. Только его и видели.
– Он не один! Видит Немес, не один! Тут много такого ворья! Ищите ещё мелких!!!
– Тут один сидел! Рядом!!!
Но Коста был уже далеко – бежал, спеша убраться с рынка, швыркая носом, и то и дело утирая слезящиеся от специй глаза.
* * *
Окраина, граница торгового квартала, проулки
Легкие горели.
Коста дышал с присвистом, через раз, жадно заглатывая сухой воздух, царапающий гортань, хрипел, утирал нос рукавом, поскальзываясь на поворотах – тубус то и дело норовил сползти с плеча.
Два дома, три. Четыре улицы и он – будет под мостом на окраине…
– Эге-гей! Эге-гей! Беги, тощий, беги!!!
– Чу, его! Чу!
В последний поворот он не вписался – перед низким домом дорога превратилась в лужу грязи с очистками, не высохшая с ночи. Коста замахал руками, пытаясь удержать равновесие, сапоги разъехались, и он больно шлепнулся, приложившись локтем, впечатавшись в угол ограды со всей дури.
– Лови его!
– Где он!
– Уходит! Подворотня! Давай туда! Поднажми!
– Вон он!!!! Лови его!!!
Кое-как встав, он похромал дальше, туда, куда и собирался изначально – узкий темный проулок, с низко нависающими перекрытиями соседних крыш, так низко, что почти образовывали коридор. Тупик, в который никто не ходил без нужды – слишком темные были места.
– Давай! Вон он!
– Червяк красный! Иди сюда!
Дохромав до стены – каменная кладка в три его роста – не перепрыгнуть, он развернулся к преследователям, и вытер мокрый нос, шмыгнув.
Псаков перец. Псаков рыжий придурок, который даже украсть нормально ничего не может. Псаковы твари, которые приняли его за другого и гнали сюда от самой рыночной подворотни. Гнали, хотя он ясно сказал им – это не он! Это не он устроил суматоху на рынке!
Коста дышал рвано с присвистом, и развернулся, стиснув кулаки, передвинув тубус за спину.
– Ну что, червяк, набегался?
Их было трое. Справных – все выше его на голову или две, сытых – явно сегодня шуканье на рынке удалось, и они подрезали не один кошель с фениксами у зазевавшихся служанок. Неказисто, но крепко одетые.
– Эт-т-то не я-я-я… – проскрипел Коста тихо. Он сказал им это уже дважды и проорал, как мог – ещё раз.
Это не он был на рынке. Точнее он был, но только молчал и слушал. Он не лез ни на чью территорию. И не собирался. И даже еды ему не надо.
– Ем в хр-р-раме…
– Не я, не я, – передразнил главный заводила, выступивший вперед – смуглый, крепко сбитый, с расцарапаными кулаками, и без двух пальцев на правой руке – значит “вор”, и его уже ловили. – На рынке был? Был! Это наш квартал и наш рынок! Хочешь работать – плати. Четыре пятых в общяк – одну часть себе оставляешь, за день вырученное. Таковы правила…
– Я-я-я не-е-е…
– Я-я-я… не-не-не… – заводила заржал. – Рот лучше не открывай. Плати, червь. С тем рыжим приютским недоноском наверняка в паре работаете, – цокнул он языком. – Не хорошо, без уважения работаете… но мы вас быстро научим, правда, парни?
Сзади заржали, заводила шагнул вперед к Косте.
– Платить – нечем, – отчетливо швыркнул Коста – в носу до сих пор свербило, и демонстративно утерся рукавом, размазав сопли. Заводила презрительно поморщился и обернулся на подельников. – Не работал на рынке…
– Первое предупреждение, червь. Плати, или – соси. – Заводила прищурился, и демонстративно расстегнул верхний халат, поигрывая пряжкой на ремне. – Правила едины для всех… Ну, что, мистеры, будем делать? Чтобы предупреждение точно запомнилось… и подельнику своему передай…
– Я н-н-не знаю его…
– Чтобы запомнил, что нужно делиться с ближними своими! – парни загоготали.
Коста сместился вправо, рассчитывая расстояние – будут бить.
– Снимай всё, что надето. Все что есть. Сам отдашь или снять?
– Сам… – Коста сунул руку в карман, ослабив тесемки на мешочке, и резко швырнул в них. Специи взлетели в воздух – янтарно красная пыль упала облаком на головы и они тут же взвыли, отряхиваясь и вытирая глаза…
– Фырк…
– Агха … агха
– Что за мразь! Червь!!!
– Что за дрянь…
– Мой нос, я ничего не вижу…
Коста скользнул вправо, пропустив удар одного из нападавших, уклонился, и ужом скользнул между двумя придурками – его били столько раз, стратегия не меняется.
– Вали его!!!
– А-а-а-а… – двое тупых придурков ломанулись за ним, разинув рот.
– Перец!
– Пе-е-е-ерец!!!
– Не трите глаза, идиоты!
Убежать он не успел, хотя почти получилось – в последний момент дернули за тубус со спины, подставили подсечку и навалились сверху. И отпинали. Поставили на ноги, и ещё раз дали поддых, скрутили, сдернув тубус со спины и обшарили карманы.
– Ничего нет, Старший! Миска одна и кусок булки, – вытащил один из парней глиняную баночку с кремом и перебросил её заводиле.
– Тьфу, – сплюнул тот и швырнул мазь в сторону. – Открывай, – кивнул он на тубус. – Посмотрим, что своровал…
– Эт-т-то мо-ё… – прохрипел Коста. – Не-не-не трогать… Моё!
– Да-да, все что в мои руки попадает тоже мое…
– Заело, старший, кожа разбухла от воды…
– Н-е-е-е трогай…
– Заткнись, – ему съездили сапогом по ребрам и Коста захрипел, перед глазами вспыхнуло алая пелена.
Контроль, контроль, контроль…
– Н-е-е-е трогай…
– Заткнись, я сказал… – от ещё одного одного удара он отлетел дальше, мир вокруг стал ослепительно красным и четким, как ночью, вспыхивая гранями.
Звуки стали ярче, запахи – острее, потом воняло так, что хотелось заткнуть нос. Алые силуэты двигались и размахивали руками. Очень… медленно размахивали руками.
– Откры…
Мастер завтра будет ругать его… да, будет ругать… И мир вокруг стал полностью красным.
– А-а-а-а-а…
Очнулся он мгновений через пять, чувствуя, что грудь ходит, как кузнечные мехи. Тряпки с ладоней потерялись – пузыри лопнули, и руки были в крови.
Коста облизал губы – медь и соль.
Он слышал каждый шорох и стук колес на соседних улицах и шелест крыльев птиц сверху. И он… наконец-то чувствовал себя живым.
Гнев, разъедающий его изнутри жаром – ушел, выпущенный наружу. Он видел цвета четко и ясно, воздух был прозрачен и чист, так же, как его мысли… Что он натворил?
Троица валялась на земле. Один – у стены не двигался и не подавал признаков жизни. Второй, как сломанная кукла, стонал,
