до крови, чтобы избавиться от внутреннего жара, который душил внутри, клокотал в горле, и стучал алым наббатом в висках.
Мастер говорил – ждать. Мастер говорил – терпеть. Терпеть сжав зубы, и когда ему исполнится шестнадцать зим, “дурная кровь отступит”. Нельзя давать волю гневу, нельзя давать волю ярости, нельзя, чтобы мир вокруг становился красным. Мастер говорил – или ты победишь “дурную кровь” или “дурная кровь” победит тебя.
Нельзя. Нельзя. Нельзя.
Мастер говорил – если “дурная кровь” возьмет верх – это уничтожит его – рассудок, и когда он очнется, то уже не будет прежним. Преступивший черту раз не сможет удержаться и будет проигрывать в битве самому себе снова и снова.
Я сильнее. Сильнее. Сильнее.
Шептал Коста в бреду, зажмуривая глаза.
Я не моя кровь. Я – сильнее.
Мастер говорил – гнев обращенный наружу убивает других. Но гнев, обращенный внутрь – убивает тебя. Если не выпустить ярость, она обращается вовнутрь. И начинает пожирать.
А гнев, превращается в жар. Всегда. Нужно гасить огонь, контролируя силу ярости… или она сожжет тебя дотла.
Мастер говорил…
Коста замычал и затряс головой, как собака – “мастер, мастер, мастер” – перед глазами все опять вспыхнуло алым.
Не думать. Не думать. Не думать.
Я – не моя ярость. Я – не мой гнев. Я – не моя кровь. Я – сильнее. Сильнее. Сильнее. Я – не то, что я чувствую…
Я не настолько слаб!!!
Коста замерз, его то колотила дрожь, то бросало в пот, зубы стучали. К ночи внутреннийжар стал таким, что под ним нагревались камни, и из последних сил он стянул рубашку, сапоги, оставшись в одних штанах, выполз под дождь и лег.
Под холодные струи. Лег и ждал, пока жар внутри схлынет, пока красное марево не побледнеет перед глазами.
Возвращался обратно и снова ждал, и снова выходил под дождь, и снова возвращался, и снова ждал.
Вдали над городом – над одним из западных окраиных кварталов в черное небо поднимался столб огня и дыма, такой яркий, что освещал крыши и дома, как большой полыхающий факел. Но Косте было все равно – чуть больше красного, чуть меньше красного, когда весь мир – алый, ещё немного света ничего не решало.
Жар спал к утру, когда его так шатало от усталости, что он не мог стоять ровно. Пелена рассеялась и в сером предутреннем мороке он ясно увидел, какая вода в дождевом канале – мутная, бурлящая, грязная; мокрые камни – почти черные, а жетон, болтающийся на шее – светлый.
Он – выиграл. Эту битву с самим собой. Выиграл. Не позволил “дурной крови” снова взять верх. Ещё никогда ему не было так сложно. Чутьем или даром зреть суть он знал, чувствовал, что сдайся он сегодня – потерял бы себя навсегда. Прежнего Косты не было бы… он исчез, растворился в алой дымке…
Именно этого всегда добивался Мастер от него – “абсолютного контроля”, если ты не управляешь своими чувствами – ими будут управлять другие, управляя тобой. Именно этого требовал… и теперь уже не узнает, что у него получилось…
Коста тряхнул головой, отгоняя мысль.
Не думать.
Дождь стихал – Коста посмотрел на небо, выбрал место посуше – куда не долетали брызги с переполненного водой канала, забился между камнями и забылся сном.
* * *
К утру дождь полностью перестал. Там, где ночью Коста видел марево пожара – вился вверх сизый столб дыма.
Не показалось в бреду. На другом конце города действительно был пожар.
Руки сгорели – красные, опухшие, покрывшиеся кое-где уже лопнувшими волдырями – кожа будет слазить. Лицо не лучше – Коста ощупал щеку – больно. В таком виде он будет привлекать слишком много внимания на улицах.
Палящие лучи утреннего светила уже обжигали – воздух становился горячим и влажным.
Коста осмотрелся – выбрал часть проулка рядом с мостом через канал, где совсем не было прохожих, залез на ограду повыше, чтобы не было видно с улицы… разделся и разложил всю одежду на раскаленных камнях. Мокрый тубус, который каким-то чудом оказался с ним – он не помнил, как забирал его с крыши, открыл и проверил – вода не попала внутрь, Арры делают хорошие вещи – тоже положил сушиться.
Попил дождевой воды из выемок в камнях, пожевал несколько зеленых незрелых мохнатых фруктов с веток – таких жестких и вяжущих, что есть перехотелось вообще. Залез в тень ветвей большого дерева повыше и – снова задремал, совершенно обессиленный, чутко вздрагивая от каждого шороха.
Он проснулся, когда ветер уже гнал по небу серые тучи – к вечеру опять будет лить. Одежда давно высохла. От нижней рубахи Коста оторвал широкую полосу и две поуже – аккуратно замотал руки и сделал платок на манер южан, закрыв лицо.
Натянул халат, дождался, пока стемнело, и – вышел на разведку.
* * *
Главный остров, земли клана Арров
– Мальчишка просто исчез! Исчез раньше, чем мы успели его найти! Я так и должен сказать Главе? – Садхэ щелкнул хлыстом. – Что мы потеряли одного щенка в собственном городе?! На собственном побережье? На землях клана? Так я должен отвечать Главе?!
– Нет, господин… виноват…
– Не просто виноват… если не найдешь мальчишку – отправишься следующим на остров «силы»… всю тройку отправлю!
– Нет, господин прошу вас… – слуга в белом склонился низко. – Мы выставили своих людей везде – ему будут нужны деньги – на рынках и ночлежках, и там, где обещали заказы… Начинается сезон дождей – ему придется найти место, где ночевать. Мы найдем его – это просто вопрос времени.
– У вас два дня. Ищите!
– Да господин…
* * *
Побережье, Лавка старьевщика
Вечер
К дому старьевщика Коста пришел окольными путями, избегая людных улиц, держась в тени.
Руки, замотанные лентами, которые он отодрал от нижней рубашки – пекло, лицо – не спрятать. Каждый с побережья скажет. что он – не местный, и ему непривычна такая жара. Но сумрак прощает многое.
Он считал и не мог вспомнить, сколько спал, сколько он уже… один.
Лавка… Коста изучал то, что осталось от второго яруса, стоя в конце улицы… сгорела почти наполовину… или её подожгли. Окна их комнат обуглились и стены вокруг зияли чернотой, первый ярус почти не пострадал. Запах гари долетал даже отсюда.
В окнах на первом – горел свет. Коста подкрался ближе. Под навесом у входа в лавку стояли упакованные в баулы и сундуки вещи.
Старьевщик переезжает? Ещё декаду
