И вот мы посреди раскаленной степи, хлебаем то и дело воду из фляг, которая тут же выступает на спине так, что в штанах мокро. Отрабатываем свою порцию «завоевания симпатий» от имени Четвертого батальона на данной территории. Строим оросительный канал, словно какие-то землекопы. Хотя строим – громко сказано. Впереди нас ползет здоровый механический придурок из инженерного батальона, ворочает землю, плюется землей и пылью, оставляя за собой ровную утрамбованную траншею с покатыми стенами, а мы топаем следом и попарно брызжем распылителями на ее берега быстротвердеющую полимерную массу, проникающую глубоко в грунт. Ранцы с этой дрянью тяжелы неимоверно, и воняет она – слепни на лету сдыхают, и вообще все это прекрасно может делать все тот же бульдозер, что без устали урчит перед нами, он и предназначен для быстрого строительства укреплений, вот и танки для затвердителя и пенобетона у него сзади присобачены, но тут все хитро задумано. Одного бульдозера мало. Надо, чтобы именно мы, полевые морпехи, все в броне и с мордами под поднятыми забралами, демонстрировали местному населению усилия для орошения их новых полей неподалеку от новых правительственных деревень. Вот и «местное население» – испуганные худые люди, забитые женщины с коровьими глазами, на всех одинаковые новенькие бесплатные хлопковые робы, стоят поодаль, не понимая, какого хрена от них понадобилось и зачем стоять весь день на жаре без воды под дулами винтовок. Сначала самолеты сожгли их поля и всех, кто там находился. Потом их выгнали из домов. Перестреляли скотину, отравили колодцы. Подожгли дома и сровняли бульдозерами с землей. Расстреляли старосту, учителя и его жену, объявив их партизанскими приспешниками, врагами Императора, хотя все знают, что партизанам помогал одноногий Педро за то, что они давали ему рому, да еще мельник Пепе, который сбежал задолго до появления солдат. Подталкивая прикладами, запихали всех в грузовики с закрытым верхом, разрешив взять с собой только по узелку личных вещей. Привезли в эту непонятную местность, разогнали всех по одинаковым домам в деревне за колючей проволокой и с вышками по углам. И вот теперь заставляют смотреть, как озлобленные морпехи, которые стреляют во все, что шевелится, ломают перед ними комедию. Все это очень интересно, спасибо, сеньор, вода на поля – это здорово, сеньор, только можно мы уже пойдем сеять рис и кукурузу и заодно подсыпать корму цыплятам, а то через пару месяцев мы передохнем с голоду рядом с этими чудесными каналами, сеньор, конечно, сеньор, мы подождем, мы понимаем, сеньор, – надо, значит, надо…
Моя очередь. Спрыгиваю с брони, надеваю объемный короб и беру в руки раструб распылителя. Нажимаю кнопку. Гот идет по другой стороне. Стенки канавы блестят, как смазанные маслом, когда затвердитель оседает на красную землю. Наши коробочки ползут на малом ходу далеко позади. Сото, морщась от вони, идет в стороне, жуя травинку. Взводный иногда сменяет его, старательно улыбается, оскалив зубы, машет рукой испуганным хлопковым людишкам. Император не может позволить мочить всех подряд, как на побережье, где проживают нищие отбросы. Императору не хочется везти новых поселенцев на пустые территории – это слишком дорого. Территории вокруг промышленных районов Тринидада должны остаться населенными. Территории должны перейти под контроль Имперских сил. Рыбу надо вытащить из воды. Это значит, что к стратегии обескровливания НОАШ прибавляется стратегия завоевания симпатий. Мы обязаны демонстрировать лояльному населению свою дружелюбность и полезность. Свою заботу о них – верноподданных Императора. Лояльным население становится, когда то, что от него осталось, вывозится из обжитых районов в новые охраняемые поселения – из-под «рыбы» убирают «воду». Это называется стратегией обезвоживания. Оставшиеся территории делаются непригодными для жизни – стратегия выжженной земли. Многовато стратегий для меня. К тому же первая и четвертая как-то не слишком стыкуются со второй и третьей. После ковыряний в моем котелке единственное, чего мне все время хочется, – это вышибить из кого-нибудь мозги, мне без этого воздуха не хватает. Вот и кандидаты в сторонке наметились. Который из них выкопает для нас ночью ловушку с кольями?
– Улыбайся, Трюдо. Улыбайся, – сквозь зубы напоминает мне вынырнувший сбоку Сото.
15
Вечереет. Солнце катится вниз, заливая полнеба розовым свечением. «Томми» глотает километры, раздувая волны пыли по пустой дороге. Рыжий давит от души, на всю железку. Догоняем батальон на полной скорости. Движки уже не ревут – воют, мы летим километров под сотню, струи пара бьют из бортов раскаленным кипятком, ветер хватает меня за плечи и норовит выдернуть из люка. Густые перелески мелькают по сторонам, «мошки» спят в контейнерах – они отстанут безбожно, пара десятков километров в час – их предел, темп – наша надежда проскочить без сопровождения, наша иллюзия безопасности, мы стараемся не думать о том, что ракета из пехотного лаунчера свободно берет цель со скоростью свыше двух тысяч километров. Мы в радиусе действия артиллерии базы «Парк-Дос-Авес» – Птичий Парк, черт бы подрал эти местные названия, язык сломаешь, если что – для нас это хоть какой-то шанс отбиться. На горизонте возникает и поднимается навстречу черная полоса – перелески постепенно переходят в континентальные джунгли, это хуже, чем степь, но все-таки лучше, чем влажный зеленый ад у побережья. До Птичьего Парка каких-то сорок километров, почти ничего, одно усилие, и мы на месте, а там уже рукой подать – всего пара сотен километров до Коста-де-Сауипе, передового района сосредоточения номер восемь, здешнего курортного рая. Где-то там наш полк. О местных женщинах рассказывают просто невероятные вещи. Говорят, они стройны и доступны, разговаривают по-имперски, водят авто, а поцелуй в губы на улице для них – вместо «здравствуйте». Мыслей от таких сплетен больше нет, только в паху горячая волна, сейчас я готов забраться даже на Сантану из первого отделения, девушку ростом метр восемьдесят с ударом правой под шестьсот килограммов – не очень-то помогают эти патентованные витаминки «для снятия сексуального напряжения», которые раздает нам Мышь каждое утро.
– Дистанция сто метров, – передает взводный, и Рыжий немного отстает от головной машины.
Так не хочется снова влезать в душное темное нутро, но придется – шутки с зеленкой плохо кончаются. Я тяжело вздыхаю и начинаю процесс неспешного погружения – куда мне спешить? – подаю вниз винтовку, прижимаюсь брюхом к крышке люка, чтобы не цеплялись за края подсумки и лопатка за спиной, медленно, поджав зад, опускаюсь вниз на руках. Деревья надвигаются на нас сумрачной стеной, мы влетаем в узкий коридор, пять секунд – и становится почти темно, закатное солнце теряется за переплетением зелени, сплошная размытая полоса мелькает по сторонам узкой просеки, бьются всмятку о крышку люка какие-то увесистые насекомые, и пряный запах лесной подстилки щекочет нос. Так не хочется прятать голову! И я поддаюсь порыву, голова моя макушкой торчит из люка, забрало чуть приоткрыто, я утешаю себя, что на такой скорости не каждый снайпер сможет попасть в движущуюся цель размером сантиметров пятнадцать, к тому же стрелять он сможет только сбоку, что еще больше усложняет его задачу – спереди меня полностью скрывает бронированная крышка. И вот дышу я лесным воздухом, балдею от свежести, которая так приятна после обжигающей степной сухости, и вижу, как замедляет бег наша коробочка.
