токмо не ведал, по чью душу оне энтакое затеяли. — мрачно произнёс корчмарь.
— Значица, полторы сотни воёв? — не менее мрачно уточнил крёстный.
— Мож полторы, а мож сотня, но не меньшее. Тем более со стен ещё дозорные подтянуться можут.
— А если вернуться по пути, которым сюда попали, по той прибрежной тропе? — предложил я, как показалось, выход из ситуации.
— Хех, крестничек, вроде зрелый воин, а такое порой ляпнешь… — покачал головой бородокосый — Куда мы по той тропе то придём, обратно к быстрине? Тама с одной стороны берег возвышаеца на два десятка саженей, с другой река, другого берега не видать. Да и не выпустят нас, пока до окраины доберёмся, нас соглядатаи заметют.
— Да, об этом я не подумал.
— Коней резвых надо. — прервал Демьян не успевшее повиснуть молчание.
— Хех, есчё один советчик! Ты чегой энто, покатаца удумал напоследок? — спросил крёстный ехидно.
— На резвых конях верхом проскочить ворота, оне ж тама незакрытые, нараспашку стоят.
— Так увидят нас и закроют.
— Ворота тама по скорому не выйдет закрыть, оне вообще редко закрываются, токмо по-темну, так что может и проскочите. — добавил Медведь.
— А караульные, а дозоры на стене? — не унимался крёстный.
— Тама уж как повезёт, но энто и впрямь могёт получится.
— А где коней то нам взять? На рынке купить?
— У меня за корчмой в конюшне около десятка лошадок, седлай, да скачи. — кивнул через плечо корчмарь.
— Эх, не по душе мне энта затея дурная, но коли иньших нету… Идём.
— Постой, дядька Прохор, я одного в толк не могу взять, кто жешь гонца то засылал? — остановил Демьян, шагнувшего было к двери, бородокосого.
— Хех, ты, значица, не понял. — хитро улыбнулся крёстный, перевёл взгляд на меня. — А ты, Пустой, понял?
— Понял.
— То был оченно недобрый, жадный и бесчестный человек. Тот, который в глаза улыбаеца, руку пожимат, принимат от тебя дар бесценный, а опосля энтаких вона гонцов засылает. И имя тому человеку — Анисим. — проговорил бородокосый, глядя на Демьяна, удивление на лице которого, постепенно переходило в злость.
— Старейшина нашенский?
— Он самый. У него на Красном торжище тожить знакомцы имеюца, вот и послал гонца, штоб нас, значица, схватили, да выпытали откель энто мы белый жемчуг взяли. Я уж и по дням прикинул, всё сходица, как раз за три денька на резвом скакуне он нас до Красного торжища добраца можно.
— Когда грамоту зачитывали я обратил внимание, что в ней указано двое преступников, а не трое. — добавил я свою лепту доказательств в пользу вины старейшины. — Когда у нас был разговор с Анисимом, мы с дядькой Прохором собирались и дальше вдвоём плыть, не мы, ни он тогда ещё не знали, что ты, Демьян, с нами отправишься. Во время разговора Анисим ещё спрашивал, куда направляемся и каким путём собираемся двигаться.
— Ну, Анисим, ну змей подколодный! — произнёс крепыш, яростно сжимая кулаки. — Обожди, дай токмо живым возвернуться! Уж ты мне за всё ответишь!
— Ответит. — бородокосый положил одну руку на моё плечо, другое на плечо Демьяна, и произнёс куда-то в пустоту, словно давая ей обещание, не выполнить которое мы теперь не вправе. — Пред всеми нами ответ будет держать за подлость свою окаянную.
Молчание, возникшее после слов бородокосого, прервал скрип входной двери, быстрый топот ног в сенях и следующее за ним появление Ивашки.
— Вои идут, цельной ватагою, стража городская, в броне все и при оружии! — голосом, в котором волнение перемешивалось со страхом, торопливо выпалил паренёк.
— Много?
— Десятка четыре, аль все пять. — пожал плечами Ивашка. — Я особливо не глядел, сразу назад побёг.
— Далеко? — спросил Медведь, бросив задумчивый взгляд по сторонам.
— Уж рядом, к лавке скорняка, к той, что за углом, подходют.
— От Вышнего града топают. — отметил вслух корчмарь и продолжил, обращаясь к нам. — Давай, Прохор, в подполе схоронитесь, авось не сыщут.
Он даже двинулся было к стойке, за которой у стены располагался прямоугольник люка, ведущего в погреб с припасами, но крёстный остановил его на полпути.
— Нет, Медведище, не станем мы прятаться. И так беду на тебя навлекли, придя в корчму.
— Не дури, Прохор! С бедами своими я сам управляюся, а вот вы с цельной дружиной воёв не управитесь, хоть кажный из вас троих, а то и пятерых стоит. Тем боле оне с Вышнего града идут, а тамошние дружинники не чета дозорным, что караул на воротах, да на внешней стене держут. В подполе переждёте, а тама как решили, на конях проскочить попробуете.
— Нет, коли оне к корчме идут, значица, про то, што тута мы, ведают. А коли ведают, значица, всё до последней соломинки тута перетрясут, пока нас не отыщут. И тогда тебе точно несдобровать. — покачал головой крёстный. — В обчем, выходим мы сами, а уж тама как пойдёт.
— С вами выйду, коли так.
— Нет, Медведь, не выйдешь. Не поможешь ты нам ничем и себя сгубишь. А коли себя сгубишь, то и их вона, — бородокосый указал на Ивашку и, продолжающую выхаживать раненных, девчушку. — тожить сгубишь. Так что, звиняй, сами пойдём. Тебе ещчё людей своих сберечь надобно.
Корчмарь молчал, опустив голову. Он понимал правильность сказанных крёстным слов, но принять их ему было нелегко.
— Прощевай, старый друг! — проговорил бородокосый, хлопая Медведя по плечу. — даст Улей, свидимся ещчё.
— Прощевай, Прохор! Свидимся, обязательно свидимся! — с внезапно появившейся хрипотцой в голосе, произнёс корчмарь, хлопая в ответ плечо друга и пожав нам с Демьяном руку на прощание, отступил назад.
— Двинули чтоль. — с невесёлой улыбкой выпалил крёстный, постоял ещё немного, словно собираясь что-то сказать, но потом будто передумал и, больше не произнеся ни слова, шагнул к выходу. Демьян двинулся за ним. Я кивнул напоследок Ивашке и девчонке, имени которой так и не успели узнать. Во взгляде паренька сквозили испуг и тревога, глаза же девчушки были полны слёз. В свете грядущих событий, эти слёзы казались недобрым предзнаменованием, словно ими оплакивалась наша скорая погибель.
Я, мотнул головой, отгоняя дурацкую мысль и попытался улыбнуться на прощание, но улыбка вышла ненастоящей и натянутой. Поморщившись от осознания этого факта, отвернулся и поспешил за Демьяном.
За распахнутой дверью нас ожидала заметно потемневшая и оживлённая улица. Темнотой довольно широкая площадка, раскинувшаяся перед корчмой, обязана была тихо подкрадывающемуся вечеру. Оживлённость же обеспечивали воины в, усиленных металлическими вставками, одинаковых кольчугах и островерхих шлемах с кольчужными бармицами, взявшие всю площадь в плотное полукольцо. В руках большинство вояк держали заряженные арбалеты, у других были среднего размера
