В дверь негромко постучали. Даже не постучали, скорее, поскреблись робко. Можно было промолчать, и незваный гость вряд ли осмелился бы вторично потревожить покой смертельно уставшего старика. Но отец Филарет догадывался, кто сейчас стоит за дверью ординаторской. Поэтому с усилием поднял свинцовые веки и произнес негромко:
– Войди.
Дверь тихонько приоткрылась.
На пороге стояла девушка-воин в выцветшем камуфляже. Ее лицо можно было бы назвать очень красивым, если б не обветренная кожа, темные круги под ярко-синими глазами и засохшие дорожки от слез на щеках. Вполне вероятно, что никто ранее, кроме отца Филарета, не видел заплаканными эти глаза цвета холодного неба Зоны, что порой можно увидеть в разрывах между свинцовыми тучами.
– Проходи, садись.
Девушка подчинилась, сделала несколько шагов и опустилась на лавку напротив.
– Ты хочешь узнать, как он?
Девушка ничего не ответила, лишь кивнула.
Можно было не спрашивать. Ассистенты, отлучавшиеся по очереди от операционного стола, говорили, что она практически все семь долгих часов просидела в коридоре операционного блока. Но сейчас она вряд ли начала бы разговор первой – уж очень боялась услышать страшное. Потому отец Филарет и нарушил молчание первым.
– Даже не знаю, что и сказать тебе, дочка, – после недолгой паузы произнес отец Филарет. – Предки оставили нам в наследство не только Кремль, но и огромный подземный город под ним, снабженный всем необходимым. Эту операционную на втором уровне Города поддерживали в рабочем состоянии все долгие двести лет после войны, и могу с уверенностью сказать, что сейчас она лучшая на этой планете. Меня же с детства обучали древним искусствам, в том числе искусству врачевания. И сейчас я сделал все, что мог. Не буду скрывать. У него множественные повреждения внутренних органов, разрывы мышц, переломы костей. Обычный человек давно б уже от таких травм отдал богу душу. Да что говорить, любой другой кремлевский дружинник на его месте умер бы еще несколько часов назад. Но Данила почему-то все еще жив. Я смотрел в микроскоп на его кровь. Она другая. Совсем другая. Не как у дружинников Кремля, и уж подавно не такая, как у обычных людей. Я не знаю, что теперь такое Данила. И я не уверен, что он выживет после операции. Сейчас он одной ногой стоит на дороге, ведущей в Край Вечной Войны, и я до сих пор не знаю, почему он еще не перешел границу, отделяющую мир живых от мира усопших.
Девушка напротив непроизвольно всхлипнула, но тут же справилась с собой, закусив нижнюю губу до крови.
– Он жив потому, что знает… Знает, что я сижу здесь и жду его…
Отец Филарет кивнул понимающе. С ним однажды было такое в молодости. Считай, с того света вернулся потому, что знал – нужен жене, детям, Кремлю. И с тех пор не то что муты, а даже деревья-мутанты его не трогают, чувствуют того, кто побывал за Кромкой и обрел то ли силу какую-то непонятную, то ли вечное проклятие. Но кровь в жилах отца Филарета осталась все-таки человеческая, в отличие от того, что увидел он на предметном стекле древнего микроскопа…
– Извини, что лезу не в своё дело, но Данила мой ученик, почти как родной сын, и я должен знать все, – произнес старик. – Я слышал, что ради него ты ушла от своего любимого. Люди видели вас в кабаке Бармы…
Девушка мотнула головой.
– Это Снайпер ушел от меня ради того, чтобы жил Данила. Он тоже считает его своим учеником…
Отец Филарет покачал головой. Что-то в этой истории было не так.
– Как звать-то тебя, девочка? – спросил он, дивясь вопросу, пришедшему в голову. Но внутренний голос подсказывал: за этим простым вопросом кроется очень многое.
Девушка криво усмехнулась.
– У меня нет имени. В обеих Зонах двух миров меня звали Сорок Пятой.
– Не годится так, – нахмурил седые брови отец Филарет. – Ты ж не кио какая-нибудь, чтобы под номером ходить. У живого человека должно быть человеческое имя.
Внезапно напряженные плечи девушки поникли, словно из нее вынули стальной скелет.
– Когда-то и у меня было имя, – прошептала она…
– Рассказывай, – не попросил – потребовал отец Филарет.
Видно было, сейчас этой девушке тоже необходима операция, только не на теле, а на душе. И еще неизвестно, что больнее. Но иногда необходимо сделать больно для того, чтобы спасти человека.
– Это было не здесь… В другом мире, – запинаясь, начала она, словно по живому лесу прокладывая неимоверно трудный путь. – Я полюбила одного парня… Его звали Иван… Не знаю, любил ли он меня. Но вроде нравилась я ему, это точно… Потом случилось так, что в наш город приехал сильный псионик, типа ваших шамов, только еще сильнее… Он искал Ивана, хотел отнять у него амулет, доставшийся по наследству от матери. И для того, чтобы Иван пришел к нему сам, он похитил меня…
Девушка скрипнула зубами, до хруста сжала кулаки. Страшные картины прошлого, о которых она запретила себе вспоминать, проносились сейчас перед ее глазами. Но отец Филарет молчал, не препятствуя. Сейчас пережитое много лет назад выходило из души этой девушки, словно гной из открытой раны. Выходило со страшной болью, но иначе никак. Ее душа должна очиститься раз и навсегда.
– Эта тварь издевалась надо мной, зная, что Иван чувствует мои страдания. Проклятый псионик гвоздями прибил мне ладони к стене, чтобы через мою боль усилить свой ментальный посыл. Он управлял мной словно куклой. Я осознавала все происходящее, но ничего не могла с собой поделать… Иван пришел за мной… Думаю, что за мной… А я ударила его гвоздем, выдранным из стены…
Она замолчала, глядя в одну точку.
– Что было дальше? – продолжал настаивать старик. Нельзя прерывать операцию на полпути.
– Дальше мне показалось, что он умер… Но нет, он всего лишь стал другим. Сильным, способным противостоять псионику… Они дрались у меня на глазах… Но псионик был очень сильным, и, если б не подоспевшие друзья Ивана, даже не знаю, чем бы все закончилось… Потом я увидела вспышку, после которой уже ничего не помнила…[28] Очнулась в больнице… Раны зажили быстро, но когда я посмотрела на себя в зеркало, то чуть сердце не разорвалось. Лицо стало как у старухи – дряблое, морщинистое, страшное. Лечилась несколько лет. Врачи говорили, что это результат сильнейшего нервного потрясения, но ничего не могли сделать. К кому только не ходила. Не помогли ни бабки, ни ворожеи, ни колдуны… А потом я услышала, что в Украине есть Зона отчуждения, где порой происходят настоящие чудеса. И я поехала туда с единственной надеждой на чудо…
Она говорила быстро, отрывисто бросая фразы, словно боясь, что ее прервут. Но отец Филарет лишь молча кивал, подбадривая девушку. Усталость, тяжеленным грузом давящая на плечи, притупилась, отошла на второй план. Этой девушке сейчас было намного больнее, и ради того, чтобы ее душа освободилась от страшного груза, стоило перетерпеть собственный.
