– Зачем? – спросила Лора.
– Чтобы отомстить, – объяснил Крис.
– Неужели они совершают скачок через сорок пять лет, чтобы убить нас ради мести? – удивилась Лора. – Наверное, тут есть что-то другое.
– Вы угадали, – ответил Штефан. – Они хотят уничтожить нас, потому что считают, что мы единственные люди, которые могут найти способ уничтожить Ворота до того, как нацисты выиграют войну и изменят свое будущее. И их опасения вполне оправданны.
– Но как? – в растерянности спросила Лора. – Как мы можем уничтожить Институт сорок пять лет тому назад?
– Пока не знаю, – ответил Штефан. – Надо подумать.
У Лоры были новые вопросы, но Штефан покачал головой. Он окончательно обессилел и скоро снова погрузился в сон.
* * *
Крис пообедал бутербродами с арахисовой пастой и другими припасами, купленными в супермаркете. У Лоры не было аппетита.
Она рассчитывала, что Штефан проспит несколько часов, и поэтому приняла душ. И сразу почувствовала себя значительно лучше, даже в мятой одежде.
Послеобеденное время на телевидении было заполнено всякой чепухой: «мыльные оперы», телевизионные игры, снова «мыльные оперы», повтор сериалов и неизменный Фил Донахью, мелькающий среди публики в студии, пытаясь вызвать у нее понимание и сочувствие к печальной судьбе дантистов-трансвеститов.
Она добавила в обойму «узи» патронов, которые купила этим утром в оружейном магазине.
Снаружи угасал день, и в вышине возникали и росли кучи темных облаков, пока не закрыли всю голубизну неба. Веерная пальма, рядом с которой стоял похищенный «Бьюик», плотнее сомкнула свои ветви в ожидании бури.
Лора расположилась на одном из двух стульев, положила ноги на кровать, закрыла глаза и немного подремала. Она проснулась от плохого сна: ей пригрезилось, что она не из плоти, а из песка и налетевший ливень стремительно размывает ее тело. Крис спал, сидя на втором стуле, и Штефан на кровати был по-прежнему погружен в спокойный глубокий сон.
Пошел дождь, глухо барабаня по крыше мотеля, колотя по лужам на стоянке, отчего возникал равномерный усыпляющий шум. Это был обычный, характерный для Южной Калифорнии дождь, почти что тропический ливень, упорный и бесконечный, без грома и молнии. Иногда тут случались дожди в сопровождении подобной пиротехники, но не так часто, как в других местах. Теперь у Лоры были особые причины благодарить Бога за такие особенности климата, потому что, появись молния и загреми гром, ей пришлось бы раздумывать, что это такое: естественное природное явление или знак прибытия агентов гестапо из другой эпохи.
Крис проснулся в пять пятнадцать, а Штефан Кригер спустя пять минут. Оба объявили, что голодны; у Штефана появились и другие признаки выздоровления. Если раньше глаза у него были воспалены и слезились, то теперь эти симптомы исчезли. Опираясь на здоровую руку, он сумел сесть на кровати. Его левая рука, раньше бесчувственная и бесполезная, теперь ожила, и Штефан мог ее сгибать, двигать пальцами и даже сжимать их в кулак.
Лоре хотелось вместо обеда получить ответы на свои вопросы, но жизнь, среди прочего, научила ее терпению. Когда этим утром в одиннадцать они подъехали к мотелю, она приметила на другой стороне улицы китайский ресторанчик. С неохотой оставив Штефана и Криса, она вышла под дождь на улицу и направилась к нему, чтобы запастись едой.
Она спрятала под куртку свой «смитт-вессон» и оставила «узи» на кровати рядом со Штефаном. Автомат был слишком большим и тяжелым для Криса, а Штефан в случае необходимости мог привалиться к спинке кровати и вести стрельбу одной правой рукой, хотя боль от отдачи в левом плече была бы невыносимой.
Она вернулась, мокрая от дождя, и разложила вощеные коробки с пищей для себя и Криса на кровати, а две порции мясного бульона с яйцом для Штефана поставила на столик у изголовья. Запахи в ресторане разбудили ее аппетит, и она накупила еды с избытком: курицу в лимонном соусе, мясо по-кантонски, креветки в тесте, свинину в соевом соусе, печенку с грибами и две коробки риса на гарнир.
Пока Лора с Крисом пробовали все блюда подряд с помощью пластмассовых вилок, запивая еду кока-колой, которую Лора взяла в автомате мотеля, Штефан пил бульон. Он думал, что не сможет есть что-то более тяжелое, но после бульона решил попробовать курицу и печенку.
Пока они ели, он, по просьбе Лоры, рассказывал о себе. Он родился в 1909 году в немецком городе Гиттелдс в горах Гарца; таким образом, ему было сейчас тридцать пять лет.
– С другой стороны, – заметил Крис, – если учесть те сорок пять лет, которые вы перепрыгнули, когда путешествовали во времени из 1944 года в 1989-й, то вам на самом деле все восемьдесят. – Крис рассмеялся довольным смехом. – Да, вы действительно прекрасно выглядите для восьмидесятилетнего старикашки!
После первой мировой войны семья переехала в Мюнхен. Отец Штефана, Франц Кригер, уже в 1919 году поддерживал Гитлера и состоял членом Немецкой рабочей партии с того самого момента, как Гитлер начал свою политическую карьеру в этой организации. Вместе с Гитлером и Антоном Дрекслером он разрабатывал платформу, которая позволила в конечном итоге превратить это первоначальное общество для дебатов в настоящую политическую партию, позднее ставшую национал-социалистской.
– Я одним из первых вступил в гитлерюгенд, когда его организовали в 1926 году, мне тогда было семнадцать, – рассказывал Штефан. – Не прошло и года, как я уже был в рядах штурмовиков, или СА, коричневорубашечников, боевого кулака партии, точнее, настоящей неофициальной армии. К 1928 году я стал членом СС…
– Членом СС! – перебил Крис с ужасом и одновременно некоторым почтением, как если бы речь шла о вампирах или оборотнях. – Вы были членом СС? Вы носили черную форму с серебряной мертвой головой, и у вас был кинжал?
– Тут мне нечем хвастаться, – ответил Штефан Кригер. – В те времена я, конечно, очень этим гордился, это ясно. Я был глупцом. Глупцом, который во всем следовал воле отца. Первоначально СС была небольшой элитной группой, и в наши задачи входила охрана фюрера, даже ценою собственной жизни, если бы это понадобилось. Нам было от восемнадцати до двадцати двух, мы были молодые, невежественные и горячие. В свою защиту могу сказать, что я был не таким уж горячим, не то что фанатики, которые меня окружали. Я выполнял волю отца и в те времена совершенно ни в чем не разбирался.
Порывы ветра с дождем ударяли в окно, вода громко журчала в водосточном желобе снаружи.
После сна и особенно бульона Штефан ожил. Но теперь, вспоминая молодость, проведенную в кипящем котле ненависти и смерти, он вновь побледнел, и его глаза, казалось, еще глубже запали в темных глазницах.
