– Но помни, мысли твоего врага материальны тоже.
Коридор закончился небольшой пустой комнатой. Из трех окон, занимающих почти всю стену, лился мягкий зеленоватый свет. Такой бывает, когда солнце просвечивает через молодую листву. На деревянном полу – тень от узких ромбов переплета рам. В воздухе витает легкий аромат жасмина.
– Где он? – спросил я, оглядываясь.
Феликс указал взглядом в пол и направился вперед. Я, недоумевая, что он имел в виду, пошел следом. Один шаг, второй, третий. А потом ажурная тень, лежащая на теплых досках, дрогнула и взвилась в воздух, окружая нас плотным кольцом, замерцала тусклой зеленью, и все ее прутья превратились в живых змей, покрытых слизью. Они шипели, извивались, открывали пасти, утыканные острейшими зубами, истекающими ядом. Мерзкое зрелище, меня внутренне передернуло от отвращения.
– Дешевые фокусы, – рассмеялся Феликс почти беззвучно.
Быстро шагнул вперед и схватил одну из рептилий за шею, рванул на себя, не обращая внимания на зубы, впившиеся в его руку.
Сеть разрушилась, расплескалась, падая на пол свивающимися клубками чешуйчатых тел. Они, словно капли ртути, стремились к змее, бьющейся в руке Феликса, и сливались друг с другом. Пара секунд – и дэймос держал за волосы человека.
Морок был старше меня, но моложе моего спутника. Невысокий, светловолосый, с красивым, утонченным лицом. Обычно такими изображали гениев и куретов.
– Ты не целитель! – воскликнул он почти испуганно.
– Да, друг мой, – душевно произнес Феликс. – И я тоже умею вытаскивать на свет тайные страхи. – Посмотрел на меня и сказал: – Вот он, твой убийца. Один из любителей белого цвета.
Я смотрел на юношу, чувствуя неожиданный, непреодолимый приступ ярости. Значит, это он пытался сбросить меня с крыши. Вложил в мою голову приказ об уничтожении. Заставлял моих друзей выполнять свои прихоти, а если они допускали промахи, их убивали. Моя ненависть стала такой яростной, что слепила. Аромат жасмина усилился, сделавшись почти невыносимым, и превратился в отвратительную, удушающую вонь разложения.
Морок в руках дэймоса задергался, явно очень страдая от этого запаха.
– А ты не лишен таланта, – одобрительно произнес Феликс, – схватываешь все на лету. Теперь снизь воздействие. Мне надо с ним побеседовать.
Его голос заставил меня очнуться. Бешенство отпустило. Еще никогда я не причинял боль другому человеку сознательно и, пожалуй, никогда еще не испытывал такого гнева. Но теперь он схлынул, оставив после себя ошеломление.
Феликс, которому не было дела до моих эмоций, выпустил морока. Тот упал на пол, попытался встать, но не смог – доски неожиданно вспучились, задрожали, теряя твердую структуру, и захлестнули человека. Его засасывало, словно в болото, до тех пор, пока на поверхности не остались только кисти широко раскинутых рук, носки ботинок и белое лицо.
– Кто ты такой? – прошептал пленник. – Откуда ты взялся?
Как ни странно, он не выглядел испуганным, сломленным или страдающим от боли. Хотя доски должны были сильно сдавливать его тело.
– Я знаю, кто ты! – неожиданно воскликнул юноша. – Ты Феникс. Одиночка. Тот самый…
Феликс молчал, не подтверждая и не опровергая это заявление. Морок нервно облизал пересохшие губы.
– Если бы я догадался раньше, никогда бы не прикоснулся к твоему ученику и не посмел причинять неудобство тебе. Меня зовут Зел. И я приношу свои извинения.
Мне было знакомо это имя. Зел – древнее божество, воплощение ревности, зависти и соперничества. Подходящее прозвище для морока.
– Извинения приняты, – равнодушно ответил Феликс.
– Для меня большая честь познакомиться с тобой.
Оба вели себя так, словно не было ничего странного в разговоре, во время которого один из собеседников вмурован в пол, а другой держит его там, не давая шевельнуться.
– Наша встреча не была случайной, – продолжал Зел, с непритворным восхищением глядя на дэймоса. – Ты же понимаешь это.
– Несомненно, – ответил тот.
– Такая редкая удача – пообщаться с тобой лично. Я надеюсь, ты присоединишься к нам. Одиночество не всегда безопасно и оправданно. А твой ученик еще слишком юн и неопытен. Мы можем увеличить твои силы, а ты наши…
– Не исключено, – отозвался Феликс довольно любезно.
Пленник расслабился, по его губам скользнула улыбка. Но она исчезла, когда дэймос наклонился, внимательно вглядываясь в него.
– Что ты делаешь?! – вскрикнул Зел с запоздалым страхом, по его лицу пробежала судорога, рот перекосило, глаза закатились, а спустя мгновение пол снова пришел в движение и захлестнул пленника с головой.
Утопил, поволновался еще секунду, потом выровнялся и застыл.
Феликс выпрямился, посмотрел на меня и сказал:
– Ну вот и все. Больше никто не попытается сбросить тебя с крыши. А теперь просыпайся.
Я зажмурился от яркого света, хлынувшего в окна, а когда открыл глаза, увидел белый потолок, полосу черного карниза с синими занавесками, светильник в виде тюльпана, прикрученный к стене, понял, что лежу на чем-то теплом и пружинящем, а моя левая рука онемела и замерзла. Повернулся на бок и разглядел на соседней кровати, отделенной от моей узким проходом, спящего Феликса. Он лежал на ней поверх покрывала полностью одетым, даже не снял куртку и ботинки.
Запястья наших рук сковывали уже очень хорошо знакомые мне наручники.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, не открывая глаз.
Я прислушался к себе. Голова не кружилась, не мутило, и белый цвет больше не вызывал никаких странных реакций типа затягивания в сон или желания спрыгнуть с крыши.
– Нормально. А вы?
Он сел на кровати, потянув и меня за собой скованной рукой, заставив приподняться, порылся в кармане куртки, вытащил ключ и открыл замок. Снял металлические браслеты, бросил рядом с собой. И все это с закрытыми глазами. Снова растянулся на покрывале и сказал:
– Лучше не бывает.
Видимо, это был ответ на мой вопрос о самочувствии. Хотя выглядел он не очень.
– Скажите, Феликс, почему вы отказались присоединиться к тем дэймосам? Похоже, вас очень уважают.
– Когда один плод на яблоне гнилой, его могут не заметить, но если поражены многие – дерево срубают под корень. Даже не обратив внимания, что пара плодов может быть здоровой. Ясна моя аналогия?
Он повернул голову и посмотрел на меня. Его глаза утратили желтое сияние, каким светились время от времени в мире сновидений, став светло-светло-карими. Внешность снова была обычной, без налета мифической эффектности. Усталое лицо, слегка помятое, темно-русые волосы всклокочены.
– Понимаю, о чем вы, – ответил я, подумав, что сравнить себя с гнилым яблоком весьма самокритично.
