— Чего угукаешь? Вставай давай! Каша стынет. Ребята тебе принесли.
— Овсянка? — я скривился, все еще не открывая глаза.
— Почему овсянка? Пшено.
— Пшено это хорошо, — мои губы тронула счастливая улыбка, однако с места я все же не двинулся.
— Ну, если ты отказываешься, то я съем, причем с превеликим удовольствием.
— Не сомневаюсь, — для предотвращения реальной угрозы пришлось наконец прозреть.
Первое что бросилось в глаза, это угли догоревшего костра. Они едва дымились, из чего следовало, что огонь перестали поддерживать еще ночью. Наверняка дрова закончились. Я огляделся по сторонам и впрямь не обнаружил даже намека на хворост и те ящики, которые были здесь вчера вечером.
Следующим объектом изучения стал мой приятель. Леший сидел на соседнем матрасе и, держа в руках маленький карманный календарик, старательно тыкал в него иголкой. Вспомнив далекую-предалекую молодость, в которой еще даже не курсант, а рядовой Максим Ветров отдавал свой патриотический долг Советскому Отечеству, я самым отвратительным голосом старослужащего прогундосил:
— Сколько дней до приказа?
Леший оторвался от своего занятия, поглядел на меня, кисло улыбнулся и отрапортовал:
— Пятьдесят семь, если сегодняшний не считать. А потом все... дембель... всем и навсегда.
Надо ли говорить, что эти слова подействовали на меня как выстрел стартового пистолета. Я тут же сел. От резкого движения в затекшей спине что-то хрустнуло, отчего я негромкой ойкнул.
— Что, прихватило? — участливо поинтересовался Андрюха.
— Если тебе за сорок пять, утром встал и ничего не болит, значит ты помер, — когда-то я слышал эту шутку, и она мне жуть как понравилась, потому как чистая правда, черт ее побери!
Поднявшись на ноги, я огляделся по сторонам. Ертаев сидел на своем матрасе и старательно полировал автомат. Соколовского и Клюева видно не было. Видать и впрямь оказавшись в Подольске эти двое стали тем, что именуется отрезанным ломтем. Ну и хрен с ними!
— Здорово, Мурат! — крикнул я казаху и направился к выходу из помещения, в котором мы провели ночь. Срочно требовалось отлить, да и умыться тоже не помешало.
Проходя мимо Загребельного, я заметил, что календарик, который он терзал, был за 2012 год. Игла истыкала первые дни июля.
— Ты уверен, что сейчас июль, причем именно третье число? — я на секунду притормозил.
— А разве есть какая-нибудь разница? Шестьдесят дней они так и будут шестьдесят, откуда не начни отмечать. Главное, чтоб не сбиться.
— Железная логика, — я кивнул и почти вприпрыжку выскочил в коридор.
Когда я спустился на первый этаж, то чуть ли не нос к носу столкнулся с Димой Устиновым. Староста Дома «Норд-Спринт» застегивая ширинку выходил из туалетной комнаты.
— А, товарищ полковник, приветствую! — с каким-то усталым, глубоко затаенным раздражением поприветствовал он меня. — Тебе случаем не икалось? А то мы тебя всю ночь вспоминали.
— Кто это мы? — я насторожился. Не может быть, чтобы наш вчерашний разговор в штабе так сильно подействовал на местное руководство, что оно не расходилось до утра.
— Мы это я и мои ребята... те, что ночью дежурили.
Нет, не то. От сердца слегка отлегло. Но все равно стало любопытно как, а главное когда это я успел насолить караульным из «Норд-Спринта». Непонятку прояснил сам староста:
— К твоему, Григорич, БТРу столько всяких гадов сползлось... Ужас! Молотили мы их чуть ли не до самого утра. Пришлось даже человек десять на подмогу поднять.
— Тогда с вас бутылка, — тут же нашелся я.
— С чего это? — удивленно выпучил глаза Дима.
— Он еще спрашивает! — я прошел мимо Устинова в туалет и уже оттуда пояснил: — Кто вам помог всю эту нечисть на свет божий выманить? Тебе да твоим парням осталось самое легкое — палками помахать. Тоже еще нашел работу!
Конечно же я шутил, и слава богу Дима это прекрасно понял.
— Ладно уж, остановимся на варианте, что мы в расчете. Просто помогли друг другу. — Устинов дождался пока я вновь появлюсь в коридоре и добавил: — Только ты, Григорич, помой машину все же, а то к вечеру она еще сильнее вонять будет. Тут уж не только наша местная нечисть нагрянет, а даже из-за периметра приползать начнут.
— Помою, — пообещал я.
— Вот и славно, — староста даже посветлел лицом.
— Еще какие-нибудь новости имеются? — я явно намекал на итоги вчерашних посиделок в штабе.
— Да ничего интересного...
Устинов как-то сразу засуетился и стал поглядывать на часы. Из всего этого наблюдательный глаз мог легко сделать вывод, что новости действительно были, да только вот их не всем полагалось знать.
— Заболтался я тут с тобой, Григорич, — Дима как заяц рванул к выходу. — Потом как-нибудь поговорим.
— Беги-беги, торопыга, — проворчал я ему вслед.
В соседней комнатушке стоял бак с кипяченой водой. Выплеснув себе в лицо пару кружек, прополоскав рот, я решил, что утренний туалет окончен. Теперь следовало запихнуть в себя завтрак и поскорее заняться ремонтом машины. Пулеметы, оптика, фары и прочая мелочь, конечно же, будет заменена в «Логове», но все те повреждения, для ликвидации которых потребуется мощность ремонтных мастерских, должны быть устранены именно здесь, в Подольске.
Поприветствовав деда Кузю, который опять занял свой боевой пост, я вновь поднялся наверх. В нашей «спальне» оказался лишь Леший.
— Куда Мурата дел? — спросил я, вытираясь воротом телогрейки.
— Отправил его на разведку, — Загребельный кивнул в сторону грязных, залепленных паутиной окон, за которыми виднелся поселок. — Пусть походит, ознакомится с обстановкой, выяснит кто чем дышит. Если не из Надеждинских резервов, то может хоть из запасов какого-нибудь Дома и удастся кое-чего раздобыть. — Тут Андрюха оговорился. — Я не о соляре, конечно. О жратве. Ведь там, на Проклятых, как я понимаю, особо не поохотишься.
— Скорее на нас поохотятся, — хмыкнул я и посоветовал приятелю: — Ты поосторожней с этим делом, с разведкой я имею в виду. Местное руководство сейчас будет весьма подозрительно относиться к нашему чрезмерному любопытству и праздному шатанию по лагерю.
— Не парься, — Леший хитро ухмыльнулся. — Мурат знает как себя вести, кому и что говорить. — С этими словами Андрюха указал на алюминиевую миску, которая теперь стояла на едва теплых углях костра. — Ешь скорей, а то вообще задубеет. Местные ни хрена готовить не умеют. Ни каша, а клейстер.
Взяв миску в руку, я засунул в рот первую ложку. Пережевывая слегка теплую массу, поинтересовался:
